Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья

Проснулся я довольно поздно, в девять часов, а все остальные спят без задних ног, спят так сладко, что будить их (а особенно измученного до последней степени Константина Ивановича) мне просто жаль. Поэтому я не стал этого делать, а потихоньку возился с примусами и съестными припасами (упаковывая их и готовя в дорогу) и так провозился до одиннадцати часов, когда ребята продрали наконец-то глаза. За эту свою милосердную акцию получил я от Константина Ивановича основательный нагоняй: погода превосходная, солнце, штиль, и каждый час в таких условиях буквально на вес золота. Вместе с тем, по каким-то приметам, известным только ему одному (может, по ноющим костям или легким позывам радикулита — профессиональной болезни геологов), Константин Иванович предполагает, что благодать эта ненадолго, что очень скоро погода переменится к худшему.

Все утро отряд полным составом (кроме, правда, меня — я упаковывал наши вещички) строил из брусьев и досок, запасенных еще в Игарке, тримаран. Я же внимательно следил, чтобы не только все обрезки досок, но и все стружки были аккуратно собраны в мешок (топливо в Арктике — самая дорогая вещь).

Первое испытание построенного тримарана закончилось полным фиаско: скобы, с помощью которых крепился мотор, и доска, соединявшая основные несущие брусья, оказались жидкими, и наш «Ветерок», едва начав работать, вывернул их с мясом наружу. Пришлось строить тримаран заново.

Сняли сети. В них оказалось двенадцать хороших рыбин, в основном сигов и муксунов. Сперва я очень расстроился: мне показалось, что все рыбы исклеваны чайками, а такую добычу ни солить, ни оставлять впрок нельзя, можно лишь пускать на уху да на согудай. Но при более внимательном осмотре оказалось, что испорчены только четыре рыбины (птицы сожрали у них потроха и жабры), остальные же совершенно целы.

Свернули лагерь, погрузили все имущество на новый тримаран (предварительно испытали его на прочность, полчаса прогоняв по озеру нагруженным камнями) и отвалили от берега только в девять вечера при уже начинавших сгущаться сумерках. Поднялся довольно-таки сильный и, к сожалению, отжимной ветер (не обманули Константина Ивановича его старые кости). И сразу же начались неприятности, да какие: сперва долго не могли завести мотор; потом, когда он наконец-то застучал, одна из веревок, крепивших гору нашего снаряжения, намоталась на вал двигателя. А тем временем наше огромное неуклюжее сооружение ветер начал тащить в открытое озеро, где оно непременно стало бы жалкой игрушкой бушующих волн. Бросили возиться с мотором и все впятером веслами, обломками досок изо всей мочи стали грести, стараясь загнать наш тримаран на узкую косу. Целый час изнурительной, без единой секунды отдыха, работы, целый час страха и надежды, и вот наше огромное неуклюжее судно со скрежетом втыкается в песок у самого кончика благословенной косы. Заново разобрали все веревки, заново стянули ими все брезенты, накрывающие наше имущество (стянули так, чтобы ни один конец не болтался), заново разобрали и прочистили мотор, завели его возле самого берега и медленно-медленно двинулись к югу. Вскоре мы вымокли до нитки, потому что волны хлестали в наш тримаран здоровенные, ветер срывал с них белую пену и швырял ее нам в лицо, а над нами в совершенно темном небе загорелись в разрывах фиолетово-лиловых туч яркие крупные звезды, а на западе видна была кроваво-алая полоска какого-то тревожно-зловещего заката.

Эти восемь километров мы шли более двух часов. Причем наш распроклятый «Ветерок» («Матерок») еще раз заглох, нас снова потащило в открытое озеро, но, к счастью, мотор быстро удалось завести. Потом случилось еще одно несчастье: сама собой открылась канистра с машинным маслом, и оно густыми тяжелыми каплями стало стекать в идеально чистые воды озера. Слава богу, что это несчастье мы обнаружили довольно быстро.

И вот наконец наш тримаран причалил к узкой полоске берега, за которой возвышаются почти отвесные скалы (сложенные углями, напоминаю) Бырранга, а метрах в двухстах от берега стоит ветхенький, но еще довольно крепкий балок (дом, что там ни говори!), где мы будем жить.

Глубокой темной ночью развязывали, разбирали наше имущество. Первым делом выгрузили посуду, часть продуктов, необходимых для приготовления ужина (почти завтрака), после чего я оставил ребят, копошащихся в темноте на узкой прибрежной полосе, а сам пошел кухарничать.