Нет билетов на Хатангу

Пока Саша с братом и женой выясняли родственные отношения, мы с Петькой и Олегом отправились купаться. Олег разделся, и я ахнул: это был не человек, нет, но ходячая Третьяковская галерея. Конечно, немало на своем веку повидал я всяческих татуировок: восходящих солнц с пояснением — «Сибирь», якорей, сердец, пронзенных стрелами, крестов, но более всего мудрых и трогательных изречений («Нет в жизни счастья», «Не забуду мать родную»), но такого!.. Олег весь от шеи до пят был густо заполнен произведениями искусства: на бедрах у него красовалось по разбитной голой девице в ковбойских сапогах и шляпах, с кольтами и хлыстами; на спине была многофигурная жанровая композиция, где гордый красавец одной рукой убивал соперника, а другой тискал грудастую одалиску в шароварах; на груди синела картина религиозного содержания с ангелами, крестами и поверженными чертями. На это пиршество вкуса вскоре явились и врачи, которые стали рассматривать Олега с нескрываемым восторгом.

— Идите сюда! — зазывно кричал грузин в длинных белых трусах. — Поглядите, тут такая красота! Где вы еще такое увидите?! Мы-то хоть иногда, в бане.

— Видали мы всякую красоту, — лениво отозвалась врачиха в белом халате, надетом на голое тело (ее трусики и лифчик розового шелку сохли на ветках ивы), — к нам, бывает, такие красавцы на прием приходят, глаз не оторвешь. Помню, был один, так у него на ягодицах были вытатуированы кошка и мышка — на одной половинке кошка, на другой — мышка. Он идет, задницей вертит, и кошка вроде как мышку ловит... — Однако к нам подошла и Олега, как и все прочие, стала рассматривать с большим интересом.

Олег, которому поначалу всеобщее внимание было очень лестно, вскоре стал тяготиться своей популярностью. Он зевнул, потянулся и, лениво протянув:

— А-а, идите вы все к такой матери! — прыгнул в теплую воду Кубековки.

Проплыв саженками несколько метров, выскочил он на берег и дунул в сторону базы, откуда через непродолжительное время вернулся с початой бутылкой «Агдама». Как человек широкой души, он эту бутылку протянул нам с Петькой, но мы от напитка отказались. Тогда он гигантскими глотками опорожнил ее, забросил опустевшую тару в кусты и, перевернувшись на спину, стал блаженствовать.

— Вон, видишь излучину? — показал он вдаль, ниже по течению Енисея. — Там у нас прежде деревенский толчок был. Место кра-а-а-сивое: черемухи полно, цветов всяких и, главное, года три кряду соловей свистел. Ох, и здорово же свистел, стервец. Сроду я не слыхал, чтобы в Сибирь соловьи залетали, один этот, сумасшедший. Представляешь: полная луна, Енисей катится рядом, гроздья черемухи везде смутно белеют, крупные — они в темноте еще крупней кажутся, — запахи такие, что голова крутом идет, и тут еще этот стервец со своими трелями... Как засвищет, засвищет, как распустит рулады — с ума сойти охота!..

— А где же тот соловей сейчас? — спросил Петька.

— Убили...

— Кто убил-то?!

— Да я и убил... Из ружья... — Олег перевернулся на живот. — Все мне этот соловей покою не давал: уж больно хотелось увидеть его... Что же это, думал я, за птаха такая, как выглядит?.. Года два все его подкараулить хотел — никак не получалось. Ну и в позапрошлом году вот тоже так выпил, взял ружье, пошел туда, к излучине. Ка-ак вмазал в эту черемуху пятеркой... Это дробь такая, — пояснил он Петьке, — черемуховый цвет дождем полетел, и в нем птаха... Вот этакая, — он согнул в щепоть свою гигантскую ладонь, — смотреть не на что... А ведь как пел, и чем?.. Сильно тогда парни осерчали на меня. Всем миром бить хотели...

— Ну и что, били? — поинтересовался Петька.

— Не-а. Я им ящик «Агдаму» поставил, и все мне простили.

Тем временем опустились сумерки, и люди в белых халатах стали собираться домой, да не тут-то было. Выяснилось, что у того самого грузина (он оказался шофером «скорой помощи») пропали джинсы и двенадцать рублей из кармана пиджака. Тогда врачи, предводительствуемые грузином в белых трусах, пошли на базу выяснять отношения.

Теперь уже сторож Саша находился со своей женой в вагончике, а его брат сидел на деревянной колоде и преувеличенно отсутствующим взглядом смотрел на загорающиеся звезды.

— Это ты! Ты — вахлак! — кинулся к нему грузин. — Отдавай штаны, скотина! Что же мне, в трусах в город ехать?! Ты думаешь, я пьяный, да?! Я все видел: как ты по кустам шарашился, в траве ползал... Что это, думаю, мужик на брюхе ползает?.. — пояснил он своим товарищам.

На шум из вагончика показались сторож Саша с женой.

— Да на кой они мне, твои штаны? — горячо возражал Сашин брат. — У меня вон свои лучше. Хочешь, я тебе их за так отдам, чтобы не выступал?.. На, бери. — Он начал расстегивать свои довольно жалкие брюки, но делал это как-то неуверенно.

Грузин подошел к нему вплотную, взял за пуговицу, притянул к себе и с силой прошипел в лицо: