Нет другой двери… О Гоголе и не только

Миросозерцание Гоголя отличается удивительной цельностью и единством. В лекции о багдадском калифе Ал-Мамуне (IХ век по Р. Х.), на которой присутствовали Александр Пушкин и Василий Жуковский (опубликована в 1835 году), Гоголь характеризовал этого правителя как покровителя наук, исполненного «жажды просвещения», видевшего в науках «верный путеводитель» к счастью своих подданных. Однако калиф, по мысли Гоголя, способствовал разрушению своего государства: «Он упустил из вида великую истину, что образование черпается из самого же народа, что просвещение наносное должно быть в такой степени заимствовано, сколько может оно помогать собственному развитию, но что развиваться народ должен из своих же национальных стихий». Подобные мысли Гоголь высказывал и позднее. В программной статье «О преподавании всеобщей истории» (1835) Гоголь писал, что цель его – образовать сердца юных слушателей, чтобы «не изменили они своему долгу, своей Вере, своей благородной чести и своей клятве – быть верными своему Отечеству и Государю». Именно на эту статью ссылался Гоголь незадолго до смерти (в октябре 1851 года), защищаясь от обвинений Александра Герцена в отступничестве от прежних убеждений и в доказательство единства своих взглядов.

Историософские взгляды Гоголя отразились в эссе «Жизнь» («Бедному сыну пустыни снился сон…»), посвященном важнейшему событию мировой истории – Рождеству Христову. Эта тема станет важнейшей в зрелом творчестве писателя. Широта замысла, отраженная в заглавии, говорит о том, что представленные в «Жизни» Египет, Греция и Рим являют собой не столько образы древних цивилизаций, сколько мыслятся Гоголем как обобщение дохристианских типов культуры – «…как будто бы царства предстали все на Страшный суд перед кончиною мира».

В своей концепции мирового исторического развития Гоголь придавал определяющее значение Божественному промыслу. «Что ссылаешься ты на историю? История для тебя мертва <…> Без Бога не выведешь из нее великих выводов» («Близорукому приятелю», 1844).

В художественных произведениях Гоголь часто утверждал идеал через обличение пошлости (в смысле бездуховности), которая есть искажение образа Божия в человеке: «В уроде вы почувствуете идеал того, чего карикатурой стал урод». В жизни и в творчестве Гоголь, по его собственному признанию, стремился идти путем церковной аскетики – очищения, восстановления в себе образа Божия, воцерковления своих писаний.

Философия Гоголя, его миросозерцание во всей полноте и оригинальности проявились в отношении к языку. В последние годы широко дискутируется вопрос, почему Гоголь писал на русском языке. В этой связи можно сослаться на мнение известного историка-слависта, академика Владимира Ивановича Ламанского, который находил, что гениальность Гоголя проявилась именно в его сознательном отказе от «украинской мовы» в пользу общерусского литературного языка[288]. Гоголь стремился выработать такой стиль, чтобы в нем сливались стихии церковнославянского и народного языка (что совершенно естественно для русской литературной классики). Это подтверждается, в частности, собранными им «Материалами для словаря русского языка», где представлены слова и диалектные, и церковнославянские (заметим, что составлять такой словарь Гоголь начал задолго до Владимира Даля). По Гоголю, характерное свойство русского языка – «самые смелые переходы от возвышенного до простого в одной и той же речи». При этом он подчеркивал, что под русским языком разумеет «не тот язык, который изворачивается теперь в житейском обиходе, и не книжный язык, и не язык, образовавшийся во время всяких злоупотреблений наших, но тот истинно русский язык, который незримо носится по всей Русской земле, несмотря на чужеземствованье наше в земле своей, который еще не прикасается к делу жизни нашей, но, однако ж, все слышат, что он истинно русский язык…».

«Честь сохранения славянского языка принадлежит исключительно русским», – говорил Гоголь. Эти пророческие слова спустя несколько десятилетий повторил замечательный русский ученый-лингвист князь Николай Сергеевич Трубецкой: «Русский литературный язык в конечном счете является прямым преемником староцерковнославянского языка, созданного святыми славянскими первоучителями в качестве общего литературного языка для всех славянских племен эпохи конца праславянского единства»[289].