Нет другой двери… О Гоголе и не только

Дом Сабининых в Веймаре стал своеобразным культурным центром: здесь останавливались едва ли не все проезжавшие по Германии путешественники-соотечественники – ученые, писатели, композиторы. Михаил Погодин оставил описание своей первой встречи с этим семейством: «…жена со старшей дочерью писали картину масляными красками, которая с честию могла бы занять место в академическом классе; другая твердила урок на фортепиано, какую-то сонату Моцарта, сыновья сидели за латинскими авторами, а отец читал католический журнал. Столько образованности, любознательности, вкуса нашел я во всем семействе, сколько мудрено найти у какого-нибудь русского князя или графа…»[48]

Марфа Степановна Сабинина Литография П.Ф. Бореля. Вторая половина ХIХ в.

У Сабининых было одиннадцать детей, и все они отличались разнообразными талантами. Но, пожалуй, наиболее выделялась Марфа Степановна, автор цитированных записок – одна из замечательных русских женщин ХIХ века. Она обладала великолепным голосом и музыкальными способностями, позволившими ей в двенадцать лет стать членом музыкального кружка, основанного в Веймаре Великой княгиней Марией Павловной. Юная Марфа брала уроки у лучших немецких профессоров, участвовала в благотворительных концертах и даже составила свой собственный хор. Успехи ее были столь поразительны, что Ференц Лист предложил заниматься с ней. Великий композитор был близок с семьей Сабининых, а Марфа (виртуозная пианистка) стала лучшей его ученицей [49]. Впоследствии она писала о Листе: «Самый гениальный и бескорыстный человек, какого я знала».

В 1857 году Марфа вместе с матерью впервые поехала в Россию. В Москве и Санкт-Петербурге она дала несколько концертов, имевших блистательный успех. В 1860 году Императрица Мария Александровна пригласила Сабинину (через фрейлину Анну Федоровну Тютчеву, дочь поэта) преподавательницей музыки и воспитательницей к своей дочери, Великой княжне Марии Александровне. Марфа Степановна пробыла при дворе восемь лет, часто играла во дворце, но была лишена возможности выступать с публичными концертами: ее артистическая карьера была навсегда окончена. Сабинина является автором двух опер, ряда фортепьянных пьес и романсов, в частности, на стихи Федора Тютчева – «Вешние воды» и «Слезы людские» (1861).

Полнее всего личность Марфы Степановны выразилась в ее общественном служении. Вместе со своей подругой баронессой Марией Петровной Фредерикс Сабинина была одной из основательниц Общества Красного Креста в России (первые годы оно носило название «Общество попечения о раненых и больных воинах»). Обе были избраны пожизненно почетными членами Общества. Во время франко-прусской войны 1870–1871 годов и освободительных войн балканских народов против турецкого ига Марфа Степановна организовывала лазареты, эвакуацию раненых. Ее подвижническая деятельность проходила как за границей (Германия, Франция, Сербия, Румыния), так и в России (Санкт-Петербург, Крым). В мирное время она также занималась устройством больниц; став монахиней, возглавляла общину сестер милосердия Святого Благовещения в Крыму. В 1876 году перед отъездом в Сербию епископ Таврический Гурий (Карпов)[50] возложил на нее настоятельский крест. Сабинина была награждена многими орденами и медалями. Последние годы она провела уединенно в Крыму: рисовала, занималась музыкой, выращивала цветы, писала мемуары.

Записки Марфы Сабининой опубликованы в «Русском Архиве» в 1900–1902 годах. К написанию их ее побуждал сам издатель и редактор журнала Петр Иванович Бартенев, что явствует из письма Сабининой к нему от 21 мая 1891 года (ныне хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства): «За добрую память благодарю душевно, счастливое Веймарское время незабвенно в моей памяти. <…> Если я буду в силах писать, услышите обо мне» [51].

В основу записок Сабининой положены дневниковые записи, а они как источник предпочтительнее мемуаров, написанных много лет спустя. Хотя Марфе во время ее первой (и единственной) встречи с Гоголем было только четырнадцать лет, мы можем отнестись к ее воспоминаниям с полным доверием. Необыкновенно ярок и психологически убедителен оставленный ею портрет Гоголя. Манера его поведения, о которой говорит Сабинина, отмечалась и другими мемуаристами, в частности тем же протоиереем Иоанном Базаровым: «Случалось мне потом и еще встречать его (Гоголя. – В. В.) у Жуковского, но он был мрачен, почти ничего не говорил и больше ходил по комнате, слушая наши разговоры». Запись в альбом матери: «…кажется, был когда-то Гоголем» – заставляет вспомнить осуждение писателем своих сочинений в библиотеке отца Иоанна Базарова – Гоголь как бы видит себя уже монахом.