Нет другой двери… О Гоголе и не только

Расположение писем имеет продуманную композицию, воплощая в себе отчетливую христианскую идею. В «Предисловии» автор объявляет о своем намерении отправиться Великим постом в Святую Землю и испрашивает у всех прощения, подобно тому как в преддверии поста, в Прощеное воскресенье, все христиане просят прощения друг у друга. Открывается книга «Завещанием», чтобы напомнить каждому о важнейшей христианской добродетели – памяти смертной. Центральное место занимает семнадцатая глава, которая называется «Просвещение».

«Просветить, – пишет Гоголь, – не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь». Без духовного просвещения («Свет Христов просвещает всех!»), по Гоголю, не может быть никакого света. Через всю книгу проходит мысль, как «просветить прежде грамотных, чем безграмотных», то есть тех, у кого в руках перья и бумага, чиновников, местные власти, которые могли бы просвещать народ, а не умножать зло.

Венцом книги является «Светлое Воскресенье», напоминающее каждому о вечной жизни. В «Выбранных местах…» таким образом читатель как бы проходит путь христианской души во время Великого поста (традиционно отождествляемого со странствием) – от смерти к Воскресению, через скорби (глава «Страхи и ужасы России») – к радости.

В своей книге Гоголь решительно повел речь о «самом важном». «Если мысли писателя не обращены на важные предметы, – говорил он, – то в нем будет одна пустота».

Зерно книги зародилось еще в 1844 году – в «Правиле жития в мире», которое глубиной мысли и лаконизмом формы напоминает апостольские послания: «Начало, корень и утвержденье всему есть любовь к Богу. Но у нас это начало в конце, и мы все, что ни есть в мире, любим больше, нежели Бога». Гоголь вместе с некоторыми видными иерархами Церкви (такими, как святитель Игнатий, епископ Кавказский, и святитель Филарет, митрополит Московский) предчувствовал катастрофическое падение религиозности в обществе. Своей книгой он как бы ударил в набат, призывая сограждан к коренному пересмотру всех вопросов общественной и духовной жизни страны. Он обратился с проповедью и исповедью

ко всей России.

Оба эти жанра имеют богатейшую мировую традицию. Как проповедь, книга Гоголя ориентирована прежде всего на апостольские послания, в первую очередь любимого им святого апостола Павла, который «всех наставляет и выводит на прямую дорогу» (из письма Гоголя к сестре Ольге Васильевне от 20 января (н. ст.) 1847 года). Далее эта традиция идет через послания святоотеческие (Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Нисского), хорошо знакомые Гоголю. В «Выбранных местах…» он выступает как проповедник и духовный учитель, способный указать путь спасения всем – от первого до последнего человека в государстве. При этом он, подобно святителю Иоанну Златоусту, поучает и обличает соотечественников: «Христианин! Выгнали на улицу Христа, в лазареты и больницы, наместо того, чтобы призвать Его к себе в домы, под родную крышу свою, и думают, что они христиане!»

В гоголевскую эпоху традиция церковного слова жила в проповеднической литературе, наиболее выдающимися представителями которой были святитель Филарет Московский и архиепископ Херсонский Иннокентий. Без сомнения, стиль Гоголя питался не только книжными, но и живыми истоками – постоянно слышимыми им проповедями церковных пастырей.

Не менее глубинную традицию имеет и жанр исповеди, в западной литературе представленный, в частности, классическими произведениями – «Исповедью» блаженного Августина и «Исповедью» Руссо. Он теснейшим образом связан с эпистолярным жанром, весьма характерным для России конца ХVIII – первой половины ХIХ века. Достаточно вспомнить «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, «Хронику русского» Александра Тургенева, «философические» письма Петра Чаадаева или письма Василия Жуковского, в том числе и к самому Гоголю. В духовной литературе этот жанр был представлен замечательным произведением иеросхимонаха Сергия – «Письмами Святогорца к друзьям своим о Святой Горе Афонской» [90].

Сергей Тимофеевич Аксаков отмечал естественность эпистолярного жанра для Гоголя. По его словам, «Гоголь выражается совершенно в своих письмах; в этом отношении они гораздо важнее его печатных сочинений». Нетрудно заметить, однако, что и для художественной прозы Гоголя характерна почти та же исповедальность, что и для его писем. Вспомним хотя бы лирические отступления в его повестях и «Мертвых душах».

Эта сторона «Выбранных мест…» для самого Гоголя была очень существенна. Свою книгу он называл «исповедью человека, который провел несколько лет внутри себя». Еще до выхода ее в свет он просит Шевырева (в письме из Неаполя от 8 декабря (н. ст.) 1846 года) отыскать в Москве своего духовника, священника из прихода церкви преподобного Саввы Освященного отца Иоанна Никольского, и вручить ему экземпляр книги как продолжение своей исповеди.