Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Много было и ещё есть работы с ремонтом и благоустройством дома. Моя Мария Семёновна и на голом месте, в пустыне дело найдёт, а тут тем более не даёт покоя ни мне, ни себе. От Вологды мы поселились в 90 километрах, всякий раз надо было кого-то просить нас везти сюда, опять быть обязанным, связанным, ну и решили мы купить машину. Деньги на неё были отложены, и всё подходил черёд и надобность потерять их, а я крестился, не давал. И бац! — предложили, и мы приобрели машину-то, «Волгу» тёмно-вишнёвого цвета. Сейчас стоит в стайке, где раньше корова стояла, и не мычит, не телится, ибо ездить-то на ней некому. Я не стану, ещё задавлю хорошего человека, отвечать надо, и главное, жалко будет человека-то. Ждём Андрея, у него есть какие-то правишки. А он тоже у нас подзавалился. Всё время учился на пятёрки, и защитился на четыре, а подвалили ему какого-то свеженького оппонента еврейца, и тот его укатал. Может, всё ещё за папу мстят, много рукописей и графоманов зарезал я в Перми. Меня не достать, так через дитёв. Время-то подлое, а интеллигенция всегда соответствует своему времени, особенно провинциальная, вшивая. Парень шибко переживает и — мама родная — всё в себе, тяжести на душе носит, не звонит, не пишет и домой не торопится, сам себе кажется покинутым, одиноким. Не в папу! Этот быстро наладит всё матюками, криком, чего-нибудь сломает, порвёт, напьётся, попоёт, поплачет и снова в строю!

Вадим! Я ещё тебе вот чего хочу сказать. В Ашхабаде живёт мой сокурсник по ВЛК Нариман Джумаев, лирик столь же славный, талантливый, сколь и красивый. Он давно меня зовёт приехать, а я никак не соберусь. Я знаю, как тебе будет одиноко без друзей, да и с туркменами надо как-то контакт налаживать. Познакомься с Нариманом. Мне думается, я не ошибаюсь — он стоящий человек. Пожалуйста, не стесняйся, он иногда пишет очерки, рассказы, глядишь, и его организуешь.

Ну вот и всё пока, что забыл, извини. Если всё будет благополучно, в июне я съезжу за моим доблестным папой. Он овдовел в последний и окончательный, надеюсь, раз. Доживать ему в моём доме, дети его, родные мне по нему и неродные по мачехе, слышать о нём не желают. Он, надо сказать, заслужил это. В августе мы собираемся с Марией на Байкал. Надо как следует посмотреть на это действительно «священное море», пока его не превратили в помойку. Ну, а потом опять за стол добивать книгу, работать надо, иначе хана, замёрзнешь сам в себе.

Крепко тебя обнимаю, твой Виктор Петрович

Июнь 1975

Маня, дорогая!

Я третий день в Овсянке. Отмылся, отоспался в избушке у Апрони [Потылицына Апраксин Ильинична, тётя В. П. Астафьева. — Сост.], а там тихо и спокойно. С Августой [Потылицына Августа Ильинична, тётя В. П. Астафьева. — Сост.

] и Апроней был в лесочке, нашёл два стародуба и подснежников. Весна здесь затянулась, и потому всё цветёт смешавшись. Цветки отнесли на могилки, а на могилках живые жарки растут (Августа садила), и такие яркие! Цветов много всюду: на окнах, и магазинах и везде. А вчера Нюра с внуком [Потылицына Анна Костантиновна. тётя В. П. Астафьева. — Сост.], Августа и я на лодке отправились на Усть-Ману, нашли Тоню Вычужанину [односельчанку. — Сост.

] и весь день проговорили, говорили, вспоминали, смотрели. Живут они по другую сторону Маны, где когда-то был кордон, и — Господи! — до чего же там красиво! Конечно, отставные военные чины времени не теряют, расхватывают там землю и воздвигают себе дворцы.

Завтра с Витей Краснобровкиным [односельчанином. — Сост.], нашим Юрой [Потылицын Юрий Николаевич, двоюродный брат В. П. Астафьева. — Сост.] и дядей [Потылицын Николай Ильич, дядя В. П. Астафьева. — Сост.] поедем на Ману на машине — Люба, дяди Колина дочь, достанет машину, Обратно двинем пешком. Надо бы уже ехать вниз, да нельзя — Августа собирается в воскресенье делать сороковины и не отпускает меня. Она всё ревёт, ревёт о Лийке. В Троицу собрались, посидели, она весь вечер проревела и нас расклевила.

По тону письма ты уж чувствуешь, что я отошёл, и не беспокойся обо мне. Я нарочно не пишу о том, что было. Но если б не Галькин Виктор со своей машиной, я бы до сих пор носился по Красноярску и хлопотал. Словом, не дай бог всё это видеть даже со стороны, а уж страдать и переживать — и подавно...

Наши все тебе кланяются и жалеют, что ты не приехала. Зубоскалы всё такие же. За завтраком Апроня загнула матюка. Августа говорит: «Ты чего это материшься-то?» А Апроня: «А я люблю», — невинно так ответила.

И вообще, деревня наша как была забубённой, такой и осталась. Вчера Бобровские дрались, с гаком, матом — как в старые добрые времена. Дядя Миша тоже полез было драться, но зять ему так подвесил!

Ну ладно. Целую. Виктор

21 июня 1975 г.

Сибла

(В.Я.Курбатову)