Читаем Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001 полностью

Лежала у меня перед глазами хорошая фотография — мы с тобой в Овсянке, сегодня хватился — нету! Теперь уж когда и где на глаза попадётся, одному Богу известно. Но вот брошюрка о летней конференции и листовка на подписание собрания сочинений (всё сделано красочно и красиво) как выйдут — пришлю.

Девчонкам из овсянской библиотеки спокойно не сидится — придумали 390 лет Овсянке, празднуют вовсю, программу широкую составили. Я поеду уж на заключение, 15 декабря, а 19-го ездил на кладбище, к дочери, дядям и тёткам — чисто, покойно — и поймал себя опять же на мысли, что завидую опустевшему населению, как и позавидовал женщинам-зэкам. «Э-эхма-а, да не дома!» — как баяли когда-то в детдоме.

Зовут в Москву на пьянки по поводу Букера и пятилетия премии «Триумф», на заседание совета по культуре, на общероссийскую конференцию в Челябинск, тоже по культуре, в Пермь губернатор зовёт, и ещё куда-то зовут, а мне и подумать жутко из дому выйти, повыходил — праздновали 50-летие красноярской пис. организации. Поговорили, себя похвалили — хорошо. А букерианец наш Фрэнсис Грин, сын писателя Грина, говорит: «Раз Вы не едете, я сам в Красноярск приеду». Был он у меня один раз в Овсянке, я его напоил до крепкого пьяна под свежие огурцы — он думает, что и сейчас там «огурьетив», как он называет это растение, цветёт и преет.

Был у нас недавно Витя Шмыров — чусовлянин-то, по делам. Летом они хотят по Енисею, по «заветным» местам проехать (ООН или какая-то иная организация поддержали идею), так вот и тебя позовём, ибо я не уверен, что «провинциальные чтения» ещё раз состоятся. На бумаги наши никто не отозвался, денег в казне нету, дела в крае идут всё тяжелее и тяжелее, как и во всей России.

Возобновилась фашиствующая газета Пащенко, и её поприветствовали — Распутин, Белов, Бондарев, Проханов и прочая... Впрочем, приветствие мог и сам Пащенко сочинить. На подобного рода сочинения у него явный и особый талант, вот только если это и в самом деле произошло, я, значит, воистину больше зэчек понимаю и люблю, чем своих бывших соратников по труду, больших страдальцев за народ. Посмотри юбилейные номера «Нашего современника» — мне прислали, только там и страдают за народ...

Ну, пока, обнимаю. Виктор Петрович



20 декабря 1996 г.

Красноярск

(В.В.Быкову)

Дорогой Василь!

Как я рад неожиданной весточке от тебя! Вот смотрю на бесноватых, сотрясающих самый добрый народ и мирную из всех земель — Беларусь и с болью думаю: каково-то там Василю быть и жить на старости лет?

Рад, что ты жив, держишься и собою держишь небесные своды над своей Родиной, которую кто только ни учил тебя «правильно» любить.

И держись, и стой на своём рубеже, иначе его снова займут красные держиморды и доконают остатки твоего народа-труженика. Посылаю тебе книгу, которую ох как нелегко тебе будет читать. Я наконец-то забрался и окопы, в самое их бездонное и беспросветное дно опустился.

Ох, как тяжело туда возвращаться и все пропускать через старое уже сердце, усталое и больное. Хорошо, что были мы там, на этом самом крайнем краю жизни молодыми, многого не понимающими и страху по-настоящему не знающими. Сейчас уж кажется, что там был кто-то другой, отдалённо на тебя похожий, — иначе с ума ведь можно сойти, перегружая и без того перегруженную память сверхтяжестями и сверхмуками. Если наткнёшься на ненависть мою открытую, на то и на тех, кто нас обманывал, посылавших на муки и смерть, написанную «в лоб», не очень художественно, знаю, ты мне простишь эту святую ненависть.

В восьмом номере «Нового мира» напечатана моя короткая повесть «Обертон»: это снова о нашей погубленной молодости, о несбывшейся любви.

А третью книгу романа пока не рожаю, не начались схватки, только в башке прокручивается и прокручивается материл, может, осенью начну,

Пока же бьюсь над собранием сочинений, которое издают здесь, в Красноярске, в мощном издательстве «Офсет». Пока мы с Марьей подготовили девять томов, а всего должно быть 15 (!) Каждый том я решил откомментировать сам, чтобы после меня не плели всякие домыслы. Вот закончу эту громоздкую работу и продолжу писать роман. Василь! Поздравляю тебя с Новым годом] Пусть он будет полегче уходящего. По возможности будь здоров. Поклон твоей супруге. Обнимаю тебя. В. Астафьев



1996 г.

(Б.Черных)

Дорогой Борис!

Этот «Крик в ночи», конечно, написан умным мужиком, но, вероятно, из тех самоуверенных интеллектуалов, которые считают, что умнее их на свете нет и быть не может. Односторонности и отсебятины не избежал он и в истолковании вечных истин, как Боговых, так и человеческих. И самое большое, непростительное в суждениях Грицюка, когда он уподобливается злому обывателю, поддаётся его самой оголтелой и живучей демагогии, там, где дело доходит до суждений об интеллигенции. Причём суждения Грицюка мало отличаются от рассуждений галифастых комиссаришек и деятелей комбедов, которые точно опознавали интеллигенцию: раз в очках и в шляпе, тем паче в пенсне — стреляй его, падлу, — интеллигент!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века