Нетелефонный разговор

Ремонт был долгим и, по поговорке, может быть приравнен к двум пожарам. И так называемая «протечка» все же состоялась, и на ее ликвидацию ушло целых два месяца. А просто жестяной отсекатель дождей на фасаде какой-то нетрезвый фасадник повернул не наружу, а внутрь. Даже представить такое было трудно.

Но все когда-нибудь кончается, квартира хороша, несмотря на продолжающиеся строительные работы в соседях, которым (работам) не видно конца. И я не приглашаю пока всех вас в гости – и по этой причине, да и не прокормлю всех. И опасаюсь, что среди всех могут оказаться и злоумышленники. И запираю дверь на замок, что вообще-то, понимаю, ненадежно: от узких специалистов не закроешься, а мошеннику и сам распахнешь, а не только откроешь неприступную металлическую дверь. С нами уже бывало!

И не торопился я съезжать со своей обжитой, заросшей, как джунгли, ненужными вещами, в большинстве подаренными на многочисленных семейных праздниках, квартиры. Но умер Жак, любимая моя собака, по национальности далматинец. Как написал о нем лорд Байрон, он обладал всеми человеческими достоинствами и не имел наших пороков. Может быть, и не так в точности он сказал, и о другой собаке, но похоже.

Однажды на каком-то телевизионном ток-шоу, как всегда вульгарном, меня спросили:

Ваше предпочтение? Быстро – или-или: мужчины или женщины?

В каком смысле?

Не в этом, а как люди – мужчины или женщины?

Я ответил быстро:

Мое предпочтение – собаки!

Я хотел было сказать: мужчины! Потому что мужчины – это факт – все делают ради женщин. Ради какой-то конкретной женщины мужчина перестает быть козлом. Он приносит ей цветы, стихи, некоторые готовы пожертвовать собой. А Женский день 8 Марта придумали для себя Клара Цеткин и Роза Люксембург.

Все это я хотел сказать, но мысль бежит быстро, моя особенно, и забежала вперед – «собака»!

Собаки вообще – большой подарок, который Господь сделал людям. Они дарят нам только любовь. Не уходят к другим, не предают. И мы им благодарны за наши заботы о них по природной склонности заботиться о тех, кого любим, и любить тех, о ком заботимся.

Двенадцатый год смотрели мы с Жаком друг другу в глаза и читали взаимную эту любовь. Когда я два месяца маялся в больницах и боролся за жизнь, Жак знал это. Он в тревоге бегал на каждый шум в коридоре: Миша? Нет. И он ложился на подстилку и скулил, как собака.

Собаки все знают, побольше нашего, у них просто знаки другие, свои. Я зашел в ванную и взялся за кисточку для бритья – Жак уже за час вперед понимает: скоро уйдет в гости. К Вайнерам! Вот об этом откуда он догадался, не объясню – я же сказал, что они умнее нас!

Сколько раз, да раз двадцать, ездил он со мной в Юрмалу и всякий раз, забившись под лавку, грустил – мы не кормили его в день поездки. Но когда на русской границе должен был зайти таможенный ветеринар за своей мздой сверх положенного, Жак оживлялся и был сама симпатия – он понимал, что таможенники предпочитают иметь дело со здоровыми собаками. Это хорошее настроение и было его визой в сопредельную Латвию. Дипломатический ум!

А тут мы уехали на недельку (и он по своим сведениям знал, что именно в Юрмалу), и он загрустил до нервного срыва. Перестал есть и даже пить. Смертельная тоска оказалась смертельной. Мы вернулись, а он не смог с ней справиться. Может быть, это был не определенный инфаркт?

Хочу кого-то полюбить,И это все-таки собака!

Жить в квартире Жака без Жака стало невозможно. С непросохшими слезами мы сели в троллейбус и переехали на новую квартиру все на том же Садовом кольце. Мы так до сих пор все переезжаем, настоящего переезда не было. Помаленьку перевозятся вилки-ложки-книжки в багажнике автомобиля.

Книжек переехала часть, но и часть – много. И стоят на полках мои (моего сочинения) штук двадцать книг. А рядом – Пушкин, а рядом – Лермонтов. Ну, и не без Толстого и Гоголя, не без Достоевского в разных изданиях. Вот какие мы – Танич-Пушкин-Лермонтов! Стоим, и никто нас не читает.

А жизнь торопится вперед. И скоро, согласно паспортным данным, – скоро предстоит ответить на вопросы Всевышнего. Что ж, я готов и надеюсь на снисхождение. Грехи мои кажутся мне извинительными.

Я – не очень истовый христианин, неофит, новообращенный. Верую в Бога единого никакой национальности. Он уже много раз – в детстве, на войне, в тюрьме, да и совсем недавно, среди бела дня, – был добр ко мне во всем Своем всемогуществе. И я каждый день думаю о Нем, молюсь про себя и верую – Он меня слышит.

В церковь хожу редко. Постов не соблюдаю. Они заповеданы ради нашего же здоровья, и не такой уж, по-моему, большой грех не слишком любить себя любимого.

А в церкви, прости Господи, хоть она и действует Твоим Именем, проглядывают немытые уши выгоды. Не по душе мне торговля у паперти даже по Твоей доверенности. Да и есть ли доверенность? Так и «Спартак» просто рядом с Елоховским собором торгует своей красно-белой атрибутикой.

Но деньги на нужды церкви постоянно кладу в щелочки церковных кружек, где увижу.