Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции

И. Берлин в книге «Русские мыслители» назвал феномен российской интеллигенции наиболее крупным вкладом России в мировую культуру [95]. Это, конечно, не совсем так, ибо Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, И. С. Тургенев, П. И. Чайковский, М. П. Мусоргский и еще десятки других русских гениев, таланту которых поклоняется мир, не были оппозиционерами, хотя и отражали дух нации. А коли включать в понятие «интеллигенция» просто всех деятелей культуры только по их принадлежности к интеллектуальному труду, то оно легко размывается и перестает быть характерно русским.

На самом деле, чтобы было ясно, о ком пойдет речь в нашей книге, не будем пускаться «в рассуждения мысли», а просто оговорим смысл используемых нами терминов, разумеется, не настаивая на истинности или единственности именно нашего толкования.

Представим себе такой образ. Нарисуем окружность, считая, что она как бы объемлет всю образованную часть русского общества; иными словами, эта окружность будет фиксировать полное множество интеллектуалов, т.е. интеллигенцию в широком (свободном) смысле слова; затем выделим в ней сектор небольшого размера, в него попадут все те интеллектуалы, которые занимаются твор-ческим трудом. Наконец, выделим в этой окружности еще один сектор совсем небольшого размера, в него мы поместим только социально активную часть творческой интеллигенции, главное предназначение которой – использовать свои профессиональные навыки, чтобы «заводить общество». Цель их жизни – непрерывно воевать с существующими порядками, торопить историю и направлять течение общественно-политических процессов в то русло, которое проложено их вuдением будущности страны; одним словом, они непременно желают «выпрыгнуть из истории» [96]

, ибо их не устраивает та жизнь, которой они живут. Но одним им «выпрыгивать» скучно, поэтому они всегда стремились, да и сейчас стремятся, чтобы вместе с ними сиганула в неизвестность и Россия.

Именно эта часть русских интеллектуалов и являет собой ту интеллигенцию, которая стала чуть ли не главным «баламу-том» российской истории, именно она привлекает к себе внимание специалистов как социально значимая часть населения, и именно о ней мы поведем речь в этой книге. Ее имя – радикальная русская интеллигенция, а основное свойство ее интеллекта – это нетерпение мысли.

К такой интеллигенции отношение в России было, мягко скажем, неоднозначным. Николай II, например, не переносил само слово «интеллигент», он хотел даже поручить Академии наук обосновать изъятие этого слова из русского лексикона. Хотя, если разделять отношение А. П. Чехова к русской интеллигенции, то последний русский государь сам был типичным русским интеллигентом – вялым, безынициативным и безвольным.

Если расставить все точки над i, то надо сказать прямо: никогда в России интеллигенцию не любили. Факт этот бесспорный. Спорны лишь причины подобного отношения. Думаю, что по прочтении нашей книги они станут более ясными. Поэтому, не забегая вперед, пока скажу лишь главное.

Хорошо известно, что народ российский жизнью своей никогда удовлетворен не был. Он желал и боялся перемен, ибо интуитивно – и верно! – чувствовал, что любые изменения лишь еще более ухудшат его жизнь. К радикальным же перетряскам привычной жиз-ни звала только русская интеллигенция. Поэтому на нее смотрели с надеждой, но чаще со страхом и даже злобой.

Есть причины подобного отношения и на более приземленном, почти бытовом уровне. Для властей в интеллигенции непонятно все: и мотивы, и непредсказуемость поведения, и резкость в оценках. Оттого – страх и, само собой, неприязнь. Интеллигенция всегда говорит горькую правду. «Для нее нет запретных тем, нет излишне деликатных вопросов, нет авторитетов, нет сакральной истины. Именно это раздражает. Именно за это ее не любят» [97]

.

Почитаем воспоминания «На чужбине» Л. Д. Любимова, родовитого русского дворянина: «Между народом и нами существовала еще прослойка… В прослойку входила интеллигенция. Наши отцы презирали этот термин и никогда не применяли его к себе». Чуть далее: «Вот буквально то толкование, которое Плеве (министр внутренних дел. – С.Р.) не раз развивал отцу: «Та часть нашей общественности, в общежитии именуемая русской интеллигенцией, имеет одну, преимущественно ей принадлежащую особенность: она принципиально, но притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитированию государственной, а также духовно-православной власти; ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна» [98].