Неудачник

От череды ясных мыслей мурашки по коже. Куда-то пропадает даже опьянение. Я со всей ясностью чувствую, что жизнь изменяется. Вот прямо сейчас, в этот момент. Как от внутренних толчков постепенно раздается жерло вулкана, а потом лава, пепел. Все, Киры больше не будет. Как не будет Саши, Другина, других людей. То, что держало, делало тебя тем, кто ты есть — уходит, нелегко, но исчезает в тумане прошлого. Остаются лишь легенды, добродушные призраки того, что было. Но в этот момент очень больно. Так больно, что лучше бы умереть…

Надо отвлечься, хоть как-нибудь. Что ж делать? Кому звонить, куда идти? Пустота, одна пустота. Телевизор выключен. Бутылка подходит к концу. Из колонок HIM. Я думаю, думаю. И подпеваю. Сначала тихо, потом уже почти ору, перекрикивая красивый голос Вилле Вало:

Is it so hard to believe our heartsAre made to be broken by loveThat in constant dying lies

The beauty of it allMy darling won't you feelThe sweet heaven inOur endless cry.

А потом Вилле поет Love's Requiem, Love You Like I Do, Play Dead. И еще и еще. И мне начинает казаться, что он сидит напротив, и, так же как я, напивается. И рассказывает о любви и смерти, снова о любви. И боли. Много боли. И только потом я вспоминаю, что Вилле завязал. То есть, завязал окончательно. Даже на концертах пьет одну колу. И мне становиться еще грустнее. А Вилле продолжает петь. И я тону в его голосе. Господи, как же мне плохо.

Кажется, я уже начинаю говорить с Вало. Что-то рассказываю. Вроде бы про Киру. Я настолько пьян, что нет разницы, с кем разговаривать. Даже с голосом из колонок. И вот, когда я в очередной раз затеваю монолог про то, что больше ничего не осталось, Виле поет:

In our hearts love keeps sweet-talking to despairAnd goes on sleepwalking past hope

— Точно, приятель, — заплетающимся языком пытаюсь сказать я. — Так и есть.

А Вилле, словно соглашаясь с моим согласием, продолжает:

All is lost in this war

And all we can do is to wail and weep to the saddest songSleepwalking past hope.

— Только ты меня и понимаешь, мистер Вало, — говорю я.

А на часах часовая и минутная стрелка соединяются на цифре двенадцать. Все, звонка нет. Я замечаю, как на стол капают слезы. Может быть, я плачу в страшном сне…

Нахвальский

Проходят дни: один другой, третий. Неделя, две. Я не звоню Кире. Зачем? Если она уже все решила — вариантов нет. Или я не хочу шевелиться? Нет, просто не могу.

Столько всего произошло. Столько неприятного. Я в режиме реального времени наблюдал, и продолжаю наблюдать, как разрушается жизнь. Все, за что пытаюсь ухватиться, падает, приходит в негодность или исчезает. Нет ничего постоянного, то, что стало бы якорем во время шторма. Я словно нахожусь в пустоте, в беспрерывном, замедленном падении. Это влечет отупение, депрессию и апатию. Перемены настроения находят волнами — то лежишь, не в силах оторвать тело от кровати, то наоборот, хочется бегать, что-то делать. Хватаешься за все вокруг, стараешься все исправить. А потом опять на кровать, и сил нет ни на что.

Так плохо не бывает, наверно. Подойдет любой способ, только бы забыться, хоть ненадолго выйти из кошмара, что болью пожирает сознание. Исчезнуть из реальности, оказаться в далеком астрале, на нижних уровнях. Так плохо.

Одеваюсь, выхожу из квартиры. На улице уже чувствуется настоящее лето: кругом трава, листва деревьев, запахи. И чадят автомобили, ходят люди. Все уже не такое хрупкое, сырое — растущее, полное сил и жизни. Но мне ничего не нужно. Как и я особо не нужен.

Иду по главной улице. Просто иду, чтобы выгнать из головы мысли о Кире, чтобы устать, и забыться. Сейчас бы жесткое принуждение, спасительную работу, чтобы вырвала из мыслей. Как в армии: сказали копать, и копаешь. Скажут стоять — будешь стоять.

Но дел нет. И я просто брожу по городу, смотрю на суету вокруг, и мучаюсь внутренним голосом, постоянно меняющимися предположениями, командами, вопросами. Какая-то часть меня еще не сдалась, еще хочет вернуть Киру, продумывает планы. Но мне наплевать на эту часть. Не хочу унижаться, не хочу снова страдать. Лучше так перетерпеть, отболеть. И забыть про все. Все — пепел, зола, что красит жизнь в черное. Оставить в прошлом, вымести с порога. И никогда не верить женщинам…