Неудобные люди

Золотухину дали четыре с половиной года колонии общего режима, в качестве гарнира – пятьдесят тысяч штрафа в пользу государства. Признали организатором подделки документов. На заседании он был в неизменном скатавшемся твиде, сплошной осунувшийся пиджак, сидел тихо и ни на кого не смотрел.

Доказать вину Спиридонова не удалось. Впрочем, не то чтобы это Настю или кого-то еще шокировало. Она была уверена, что он потянул за все ниточки, которые были привязаны к его рукам. Даниил Спиридонов прошел по делу как свидетель. Заявил, что не просил никого подделывать документы, никому не давал взятки. Сказал, что Диму хотел пристроить только на время (а потом – увезти в США), а свободным оказался только один интернат. Что попросил директора школы подготовить документы для помещения в интернат, но даже и не думал, что в них не всё чисто. Показаний Динары не хватило, так как она не говорила напрямую со Спиридоновым, а деньги в итоге так и не видела (и никто не видел, и где, где они, и были ли они). К тому же Золотухин отказался от обвинений в адрес Спиридонова, утверждая, что фальсификация была лично его идеей. Когда его спрашивали: зачем?, он нес какую-то околесицу. Сомнений в том, что деньги Спиридоновых дожидались его где-то на воле, у Насти не было.

После решения суда она в очередной раз позвонила Диме. И узнала, что его родители купили новые билеты на самолет.

* * *

Вещи снова тут. Сумка стоит надутая, закрытая. Широкая. Скоро папа отнесет ее вниз. К остальным вещам. А завтра – в машину. И завтра утром они поедут в машине.

Дима смотрит, как его руки завязывают галстук. Димины руки. Бордовый. Рубашка, брюки, хотя и жара.

– Готов? – Папа заглядывает в комнату. – Поехали, дел еще много.

– Да. – Дима затягивает узел. – Сейчас.

Берет папку и идет вниз. Счастье от предстоящих часов – всесильное. Но всё же не цельное, не целое.

Но – счастье.

Настя давно так не засматривалась на мир. Она сидела одна, на скамье, изучала деревья и фонтан. Знакомый парк, наверное, уже давно перестал быть сквозистым, заплатами-кронами заделал просветы, а Настя обратила на это внимание только сейчас.

Сама усмехнулась.

Сидела одна, ждала. Уже скоро, скоро. А потом… Чувствовала себя киношным преступником, шантажистом, который назначил встречу-обмен в людном месте. Несмотря на это, сидела легко, и дыхание было легкое.

Сегодня даже достала оранжевую, как верхушка огня, блузу. Почти полгода не надевала яркое.

За кованым забором зашипела дорога, у калитки остановился знакомый автомобиль. Настя пошла навстречу.

Он увидел ее сразу. Первые шаги были выдержанные, мерные, но потом Дима побежал – неконтролируемо, по-детски – и обрушился грудью на Настю. Если бы кто-то посмотрел со стороны, то подумал бы, что сын долго не видел маму. Очень долго не видел и очень долго обнимал – по минуте объятий за каждый год не-видимости.

Следом из автомобиля вышел Димин отец. Прислонившись к капоту, показал на запястье:

– Через час.

Настя – киношница, преступница, шантажистка – кивнула.

– Какой ты красивый, – оглядела она Диму – в костюме, жилете, рубашке. Кивнула на галстук: – Ах, это для меня?

– Да, – улыбнулся молодой человек.

– Спасибо, – улыбка в ответ. – Ну что, собрал вещи?

Когда так называемое «дело ненужного ребенка» закрыли, Настя ходила сомнамбулой, ходила и ничего не понимала – ни что будет, ни что делать. То есть было ясно, что Диму в интернат не отправят: на Спиридоновых теперь смотрели все, и, даже если бы нашелся достойный и подходящий интернат, отправить туда сына было бы для Спиридоновых социальным и карьерным самоубийством. А самоубийцами они не были. О разрыве контракта Спиридонова-старшего с американской компанией новости ничего не передавали, и Настя заключила, что их сотрудничество в силе, просто откладывается. Но какой-либо информации о будущем Димы Настя не знала. Не знал и сам Дима. До позавчерашнего дня.

Позвонил Насте сам Даниил. Рассказал вкратце: через несколько дней самолет, переезжают впятером, чего вы так упорно и добивались.

– И для чего вы звоните? Чтобы это сказать?

– В том числе. Вы можете рассказать своей журналистке в, где она там у вас, в «НЕОГЕНТе»? Что ситуация разрешилась.

– И почему я должна это сделать?

– Вы не должны, – спокойный уставший голос. – Но я был бы благодарен. Из-за нашего… хм, переезда поднялась большая шумиха. И если вы как-то понизите градус общественного порицания, то нашей семье будет значительно проще жить. Знаете, это ведь докатилось и до заграницы.

– Ну, вы же понимаете, что такие как бы успокаивающие

опровержения работают плохо. Хуже, чем громкие статьи про притесняемых детей.

– И тем не менее.

Настя гордо вскидывала голову, будто Спиридонов стоял прямо перед ней. В последнее время ей нравилось это чувство – чувство, что она может что-то сделать. А может не сделать.

– Хорошо, я подумаю. Всё?

– Нет. Дима настоял на встрече с вами перед отлетом.

Насте это понравилось. Настоял.

– Да. Я беру мало вещей. Одну большую сумку. Мама сказала, что места в багажнике мало.