Я с ужасом понимаю, что уже поздно поднимать тревогу. Они уже прорвались. Гонорат смотрит наверх, прямо на нас. Потом указывает на нас остальным. Тем, кто рядом с ним. По лестнице начинают взбираться всадники в черном и с факелами в руках. Прямо так, не слезая с коней. Лошадкам такие трюки не нравятся — они упираются и всхрапывают. Но идут. А потом рядом со мной раздается басовитое гудение. Я испуганно оглядываюсь. Звук не очень громкий, но ровный и глубокий. Я рассчитываю увидеть сопло двигателя истребителя. Ожидания меня не сильно обманули — рядом стоит отец. Он вытянул вперед руки и их окутало пламя. Оно разгорается все сильней и вдруг срывается вниз длинным огненным языком. Это было не похоже на выстрел из огнемета. Скорее, это выглядело, будто кто-то приоткрыл дверцу, за которой бушевал жуткий пожар — и через эту дверцу длинный огненный язык с воем вырвался на волю. И лизнул всадников на лестнице.
Заполненный людьми двор осветился красным светом, как будто его десять грузовиков подсветили фарами. Фарами с красными фильтрами. Глубокие тени залегли от фигур людей, в углах двора и на испуганных лицах. А потом раздались жуткие вопли. Люди кричали глухо и грустно, лошади — громко и страшно. На лестнице зацепило всего двух "гостей" — еще один, сбивая с одежды пламя, упал с поднявшегося на дыбы коня и откатился в сторону. Но двух оставшихся припекло хорошо. На них вспыхнуло сразу все — одежда, волосы. Кажется, лопнули глаза. Даже факел, который держал один из них, вспыхнул сразу по всей длине. Под ними горели седла и попоны. И даже конский волос — кони сразу превратились в пылающие статуи. К счастью, их агония длилась недолго — скрюченные, почерневшие фигуры людей и коней упали на лестницу и затихли, сочась сукровицей.
Мне в нос ударил запах горелого шашлыка и жженых волос.
— Ты привел убийц в мой дом? — с веселым изумлением сказал отец. Он сказал это негромко, и вряд ли его было слышно. Перепуганные лошади внизу ржали и толкались в тесном дворике, топча розы, пытались убежать прочь от огня. Но люди проявили куда меньше ума, чем животные — они не бежали. Спешивались, доставали щиты, прятались за так неудачно забытую повозку с едой в корзинах и пивом в бочках. Наверно, приготовлена на завтра. В отблесках огня я увидел стальные дуги нацеленных на нас арбалетов. Гонорат, смогший удержать своего коня в повиновении, оказался в середине пустого пространства. Он тоже смотрел на нас. Забрало поднято. Его лицо было перекошено, как будто ему стакан лимонного сока в рот влили. И не только в рот. Наверное, именно так и выглядит крайняя степень ненависти.
Отец перегнулся через каменные перила и, неожиданно громко, крикнул:
— Значит, теперь вы все тут сгорите!
Не уверен, что отец разглядел там, внизу Гонората. Но мешать ему, когда он снова простер руки в сторону двора, никто не стал. Я например, даже от каменных перил отодвинулся — похоже я теперь даже на шашлык смотреть не могу.
Снова зловещий, низкий, нарастающий гул и язык пламени рвущийся к новым жертвам. Но в этот раз, навстречу ему полыхнул такой же. Две стихии столкнулись и расплескались по всему внутреннему двору. Вот теперь это напоминало взрыв — пламя с ревом рвануло в стороны, лизнуло стены, перекинулось через каменные перила, со звоном выбило окна. Я упал на землю и отполз от края. Сильная, твёрдая рука поставила меня на ноги и я увидел перед собой Пера. Он уже был в шлеме с открытым забралом. В руках — здоровенный прямоугольный щит сложной формы. Таким пехотинцы прикрывают в бою магов и предводителей.
— Иди и защити сестру! — проорал мне в ухо Пер, развернул и подтолкнул меня в нужном направлении. Я, слегка ошалело пробежал пару шагов. Прежде чем чем начал переставлять ноги осмысленно. И тогда уже побежал целенаправленно. Поворот, в конце галереи дверь в мои покои. Я пробежал по направлению к ним несколько десятков шагов а потом не выдержал и остановился. Подошел к перилам, глянул во двор.