Неугомонный

Едва он покончил с этим делом, как раздался новый звонок — Ханс. Потрясенный, на грани слез. Валландер терпеливо отвечал на его вопросы, обещал сообщить, как только узнает что–нибудь новое. Трубку взяла Линда.

— Думаю, он еще не понял, — тихо сказала она.

— Как и все мы.

— Что она приняла?

— Снотворное. Иттерберг не сказал какое. Может, рогипнол? Вроде так оно называется?

— Она никогда не пила снотворное.

— Обычно женщины, желая покончить с собой, прибегают к таблеткам.

— Кое–что в твоем рассказе вызывает у меня удивление.

— Что именно?

— Она в самом деле разулась?

— Да, по словам Иттерберга.

— Разве не странно? Будь она в доме, я бы еще поняла. Но зачем снимать туфли, если собираешься лечь и умереть на улице?

— Не знаю.

— Он сказал, какие были туфли?

— Нет. Но просто потому, что я не спросил.

— Ты должен рассказать нам все–все, — сказала Линда под конец.

— А с какой стати мне что–то от вас скрывать?

— Иногда ты забываешь рассказывать, может, потому что ошибочно толкуешь заботу. Когда об этом узнают газетчики?

— В любую минуту. Включи телетекст, проверь. Обычно они ранние пташки.

Валландер ждал с телефоном в руке. Через несколько минут Линда вернулась.

— Уже. «Луиза фон Энке найдена мертвой. От мужа ни следа».

— Подробнее поговорим попозже.

Валландер включил телевизор и убедился, что этой новости отведено много места. Но если не случится ничего, что изменит или усугубит положение, смерть Луизы фон Энке скоро вновь отступит на задний план.

Остаток для он пробовал заниматься садом. Купленный в строительном супермаркете по сниженной цене секатор, как выяснилось, фактически никуда не годился. Кое–как он подстриг кусты и некоторые из старых, частью засохших фруктовых деревьев, вполне сознавая, что середина лета не самое подходящее время для этой процедуры. Мысли же его были заняты Луизой. Он не успел толком узнать ее. Что ему, собственно, известно о ней? О женщине, которая с легкой улыбкой на губах слушала все разговоры, что велись за столом, но крайне редко сама вставляла хоть слово? Она преподавала немецкий, а может, и другие языки. Сейчас он не мог вспомнить, а вникать и разыскивать свои записи не хотел.

Когда–то она родила дочь, думал он. И еще в больнице узнала о тяжелых нарушениях в ее развитии. Дочь, которую назвали Сигне, никогда не сможет жить нормальной жизнью. Это был их первый ребенок. Как на мать воздействует такое событие? Он ходил по саду с никудышным секатором в руках и не находил ответов. Но и особенно глубокой печали не испытывал. Мертвых жалеть невозможно. Он мог понять чувства Ханса и Линды. Там есть еще и Клара, которой не суждено узнать свою бабушку.

Подковылял Юсси с занозой в передней лапе. Валландер присел к садовому столу и, вооружившись очками и пинцетом, вытащил занозу. Юсси выразил благодарность, черным штрихом метнувшись по меже. Низко над домом пролетел планер. Валландер, прищурясь, проводил его взглядом. Ощущение отпуска не приходило. Он все время видел перед собой Луизу, лежащую на земле возле тропинки, змеящейся по лесосеке. И рядом с нею — аккуратно поставленные туфли.

Валландер зашвырнул секатор в сарай, лег на качели. Планер исчез из виду, вдали работали трактора. Волнами накатывал гул автомагистрали. Он сел. Бессмысленно. Отпуска не будет, пока он не увидит своими глазами. Придется еще раз съездить в Стокгольм.

В столицу он вылетел тем же вечером, после того как снова отвел Юсси к соседу, который добродушно, но не без иронии осведомился, не стала ли собака ему в тягость. С аэродрома позвонил Линде, дочь не удивилась. Она именно этого и ожидала.

— Сделай побольше снимков, — сказала она. — Что–то там не так.

— Да все не так. Потому и еду.

В самолете его донимали орущие дети в кресле за спиной. Почти всю дорогу пришлось затыкать уши пальцами. Остановился он в небольшой гостинице поблизости от Центрального вокзала. Едва успел войти в холл, хлынул проливной дождь. В окно он видел, как люди бросились искать укрытия. Возможно ли большее одиночество? — вдруг подумал он. Дождь, гостиничный номер и я, шестидесяти лет от роду. Обернусь, а никого здесь нет. Интересно, как обстоит с Моной. Вероятно, ее одиночество не меньше моего, думал он. Может, даже тяжелее, потому что она упорно пытается спрятать его, накачиваясь алкоголем.