Неугомонный

Только через минуту он вспомнил, куда держит путь. Откуда приходит эта внезапная пустота? Что перекрывает ток мыслей? Почему врачи не говорят, что с ним творится?

Он поехал дальше. Последний раз он навещал этого человека лет пять–шесть назад, но дорогу помнил. Она петляла по небольшому лесному массиву, вела мимо пастбищ, где бродили исландские лошадки, затем спускалась в лощину. Там–то и стоял краснокирпичный дом, такой же обветшалый и запущенный, каким запомнился ему по прошлому визиту. Единственная очевидная перемена — новенький почтовый ящик возле открытой калитки, у которой разворачивались почтовые машины и мусоровозы. На почтовом ящике крупными красными буквами написано: «Эбер». Валландер заглушил мотор, но из машины не вышел. Вспомнил первую встречу с Германом Эбером. Было это двадцать с лишним лет назад, в 1985–м или 1986–м, в ходе полицейского расследования, когда Эбер нелегально пробрался в Швецию из Восточной Германии. Он просил политического убежища и в конце концов получил его. Валландер первый допрашивал Эбера, когда однажды вечером тот появился в Истаде возле Полицейского управления и заявил, что бежал из ГДР. Он хорошо помнил их спотыкающуюся беседу по–английски и собственную недоверчивость, когда Эбер рассказал, что он сотрудник восточногерманской госбезопасности, «штази», и опасается за свою жизнь, если не получит политического убежища. Затем это дело исчезло со стола Валландера. Лишь позднее, получив в Швеции вид на жительство, Эбер сам связался с ним. За поразительно короткий срок он научился прямо–таки бегло говорить по–шведски и наведался к Валландеру на службу, чтобы поблагодарить. За что? — спросил Валландер. И Эбер рассказал, до какой степени его удивило, что полицейский может отнестись к человеку из недружественной страны так доброжелательно, как Валландер. Но мало–помалу он убедился, что злобная пропаганда, которую ГДР вела против своего внешнего мира, мало соответствует реальности. Кого–то он должен поблагодарить, сказал Эбер. И символически выбрал Валландера. Затем они осторожно начали общаться, поскольку большой страстью в жизни Германа Эбера оказалась итальянская опера. Когда рухнула Берлинская стена, Эбер со слезами на глазах сидел у Валландера на Мариягатан и смотрел по телевизору прямой репортаж об этом историческом событии. В долгих беседах он поведал Валландеру, как его, пылкого сторонника тамошней политической системы, стали все больше охватывать глубокие сомнения. А одновременно в нем росло презрение к себе. Ведь он принадлежал к числу тех, что держали под контролем, преследовали и мучили других сограждан. Сам он занимал привилегированное положение, даже на одном грандиозном банкете сподобился пожать руку Эриху Хонеккеру. И очень тогда гордился — ну как же, пожал руку великому лидеру. Позднее–то предпочел бы не пожимать. В конце концов сомнения в собственной деятельности и растущее ощущение, что Восточная Германия — политический проект, обреченный на гибель, настолько усилились, что он решил бежать. А Швецию выбрал просто потому, что, по его оценке, побег мог увенчаться успехом. Под чужим именем он сумел попасть на один из паромов, идущих в Треллеборг.

Валландер знал: Эбер по–прежнему очень боится, что прошлое однажды настигнет его. ГДР не существует, но его жертвы живы. Конечно, излечить этот страх невозможно, он сидит в нем и, пожалуй, никогда не исчезнет окончательно. С годами Эбер все больше замыкался в себе, их встречи становились все реже и в итоге прекратились.

Поводом для последней встречи послужил дошедший до Валландера слух, что Эбер захворал. И однажды в воскресенье он махнул в Хёэр посмотреть, что там происходит. Эбер выглядел как обычно, разве только похудел немного. Он был лет на десять моложе Валландера, но словно бы старел быстрее. Валландер много размышлял о судьбе Германа Эбера, когда возвращался домой после этого неудачного визита, во время которого оба сидели и молчали.

Дверь краснокирпичного дома приоткрылась. Валландер вылез из машины.

— Это я! — крикнул он. — Твой старый истадский приятель!

Герман Эбер вышел на крыльцо в старом тренировочном костюме, который, как подозревал Валландер, прихватил с собой, когда бежал из Восточной Германии. Двор завален хламом. Уж не расставил ли Герман Эбер вокруг дома хитроумные ловушки? — мелькнуло в голове.

Эбер смотрел на Валландера, щурил глаза, словно долго сидел в потемках.

— Ты, — сказал он. — Когда ты приезжал последний раз?

— Несколько лет назад. А ты разве заезжал ко мне? Небось не знаешь, что я перебрался за город?

Герман Эбер покачал головой, почти совершенно лысой. Бегающий взгляд подтверждал, что давний страх перед местью так и не исчез.