Never (СИ)

— Чувствуешь хоть что-то ко мне? – это не звучит ни умоляюще, ни жалко. Как погодой интересуется, прикуривая новую сигарету. А Айзеку так нравится аромат его дыхания. Без привкуса этой пепельной горечи.

— Разве я был бы здесь, если бы не чувствовал?

Вопросом на вопрос. Противно и мерзко, чувствуя себя не то трусом, не то подлецом. Потому что Кори не заслужил. Но Кори и без этого знает, чье лицо Айзек представляет, закрывая глаза. Кори знает, чего звонка (или даже возвращения) ждет кудрявый волчонок, из вечера в вечер торопясь в свою пустую квартиру.

Кори вздыхает, а Айзека будто в стену лицом впечатывают.

— Прости, я правда хотел бы, но...

Но он пустой изнутри, выскоблен, вычищен досуха, ничего не осталось.

Кори снова кивает. Он знает без лишних объяснений. Чувствует, понимает.

— Я тебе билеты купил, заберешь на столе.

— Я не поеду, не...

— У него свадьба через четыре дня. Уверен, что готов отдать просто так? Того, кого любишь.

— Ты же меня отпускаешь. Кори, почему?

— Потому что ты никогда не был моим. Не забудь шарф, ладно? Кажется, там очень сыро в это время года.

Улыбнется грустно вслед вихрастой макушке. Достанет из бара початую бутылку виски. Эта ночь будет долгой. Но оно стоит того, если Айзек снова начнет улыбаться.

====== 82. Питер/Дерек ======

Комментарий к 82. Питер/Дерек https://pp.vk.me/c630122/v630122422/55395/YYGzIUlcKPc.jpg

https://pp.vk.me/c630122/v630122970/47bcd/2ZzBqJLumH8.jpg

Дерек переступает порог лофта и досадливо морщится, хлебнув воздуха, пропитанного этим запахом – горьковатый парфюм с нотками дерева и хвои, кофейные зерна, сигары, совсем немного мускуса.

Годы идут а Питер Хейл не меняется – все тот же самовлюбленный, напыщенный сноб, выбешивающий не с первого взгляда даже – с первого вдоха.

— Это мой дом, – бросает Дерек, пытаясь контролировать сердцебиение и не допустить самопроизвольного обращения. – Тебя не приглашали.

— И тебе здравствуй, племянничек. Сколько лет...

Тонкая змеистая полу-ухмылка искажает лицо, которое Дерек никогда не назовет красивым. Не потому что все еще помнит уродливые шрамы от ожогов. Просто язык не повернется. Потому что Питер все тот же: все та же колючая щетина, все тот же насмешливый лед во взгляде, больше напоминающем твердые безжизненные кристаллы.

Бесчувственный расчетливый ублюдок, уверенный, что другие – всего лишь карты и фишки в его партии в покер.

— Выметайся.

— Я – все еще твой альфа. Или ты забыл?

Он – альфа. Глава несуществующей стаи, все так. Вот только никто не сказал, что Дерек упадет на спину лапами кверху, подставляя горло и брюхо острым клыкам хищника. Не сегодня. Никогда.

— Ты – альфа без стаи. Я лучше стану омегой, чем позволю...

И замолкает, будто с разбегу врезавшись в стену. Будто сам себе оплеуху залепил так, что пальцы заныли. Будто смех, тонкими лучиками разбегающийся от зрачков Питера, не вызывает желание, потребность даже, выпустить клыки и вцепиться в незащищенное горло.

— Чем позволишь пометить тебя? Несколько поздно, Дерек, не находишь?

Голос такой постный, скучающий, что выбешивает в разы сильнее. Это как персональный атомный взрыв где-то под сводами черепа. Это как епитимья, которую накладывают снова и снова за грехи, которых не совершал.

И кожа в месте зажившего давно укуса не жжет даже – пылает, словно содрали кожу живьем и плеснули разбавленной пеплом рябины кислоты на открытую рану.

Он вдруг понимает, что это Питер касается ямки под шеей кончиком пальца. И глаза такие задумчивые, будто он стихи декламирует, а не разглядывает непокорного племянника, что вот-вот и выпустит клыки или попросту обратится, кидаясь вперед.

— Знал бы ты, как я тебя...

Не заканчивает, просто руки роняет и опускает ресницы. Заросшая щетиной щека чешется нестерпимо, а дядя как мысли читает – прижимает к ней ладонь, прошибая разрядом.

— Ненавидишь? Не смеши. Ты ведь даже ненавидеть не можешь, слишком уж хочешь. Я прав?

Тихо-тихо, интимно. Так, что мурашки врассыпную бросаются от затылка вниз вдоль позвоночника, а член в штанах напрягается просто до боли. Молчит. Лучше язык откусит под корень и выплюнет кусок окровавленного мяса шакалам, чем... чем скажет, ответит... признает.

— Иди сюда, – шепчет, почти мурлычет дядя, затаскивая на колени, впиваясь в горло губами, стаскивая с племянника холодную куртку и уже промокшую от пота футболку. – Иди сюда.

Ладони скользнут под пояс джинсов, сожмутся на подтянутых ягодицах. Выдох-всхлип, перетекающий в гортанный рык, и тело послушно гнется в руках, прижимаясь ближе, пальцы зарываются в короткие жесткие волосы, а губы ищут губы, прокусывает в кровь, будто бы мстит за свою слабость. За то, что не может... не хочет свободы.

Кожа к коже, губы в губы. Как взрыв аконитовой бомбы.

Так пленник склоняется перед захватчиком. Так сдают города, распахивая перед врагами ворота. Так заложник заглядывает в лицо террористу, забывая, кто приставил холодное дуло к затылку... кто сомкнул клыки на оголенном горле.

“Я попробую убить тебя. Я попробую, ты знаешь”

“Попробуешь, милый. Попробуешь, но не сегодня”

====== 83. Итан/Эйдан ======