Невероятное паломничество Гарольда Фрая

Через восемьдесят семь дней с того момента, как Гарольд Фрай вышел отправить письмо, он прибыл к воротам хосписа святой Бернадины. Учитывая ошибки и намеренные отклонения от курса, его поход в общей сложности составил шестьсот двадцать семь миль. Гарольд стоял перед современным, незатейливой архитектуры зданием, обсаженным лиственными деревьями. У главного входа высился старинного вида фонарь, а табличка со стрелкой указывала место для парковки. На лужайке в шезлонгах растянулись пациенты, напоминавшие разложенную для просушки одежду. В небе кружила с пронзительными криками чайка.

Гарольд описал плавный полукруг по бетонной дорожке и приставил палец к звонку. Ему хотелось продлить это мгновение, вырезать его из потока времени — свой потемневший палец на фоне белого звонка, припекающее плечи солнце и хохот чайки. Его путешествие подошло к концу.

Память Гарольда вновь пробежалась по пройденным милям, приведшим его сюда. Он окинул взором шоссейные дороги, холмы, дома, изгороди, торговые центры, светофоры и почтовые ящики — с виду совершенно обычные. Они просто встретились ему мимоходом, а могли попасться кому угодно. От этой мысли на Гарольда неожиданно нахлынула тоска, и в том самом месте, где он меньше всего ожидал испытать иное чувство, кроме триумфа, он вдруг ощутил страх. Как могло ему втемяшиться, что этакие банальности возьмут и перерастут в нечто высшее? Его палец по-прежнему лежал на кнопке звонка, но надавить на нее он не спешил. К чему он все это затеял?

Гарольд вспомнил тех, кто ему помогал. Подумал об отвергнутых, нелюбимых — он сам был из их числа. А затем прикинул, чем все это окончится. Он вручит Куини подарки, поблагодарит ее — и что потом? Он вернется к своему прежнему, уже порядком подзабытому образу жизни, где люди отгораживаются от окружающего мира безделушками на окнах. Вернется в спальню, где будет лежать в одиночестве без сна, а Морин будет лежать в другой.

Гарольд закинул на плечо рюкзак и повернул прочь от ворот хосписа. Люди на шезлонгах не приподнялись и не посмотрели ему вслед. Его никто здесь не ждал, а потому не заметил ни его прихода, ни ухода. Самый выдающийся эпизод в жизни Гарольда не оставил по себе никакого следа.

В маленьком кафе Гарольд попросил у официантки стакан воды и разрешения воспользоваться туалетом. Он извинился, что ему нечем заплатить. Терпеливо подождал, пока она внимательно рассмотрит его всклокоченные волосы, продранный пиджак и галстук, постепенно спускаясь взглядом все ниже, к пропитанным грязью брюкам и остановившись, наконец, на тапочках для парусного спорта, едва видных под слоями синей изоленты. Она скривила рот и оглянулась через плечо на особу в сером пиджаке, беседующую с клиентами. Та женщина была старше по возрасту и, несомненно, по статусу. Официантка предупредила Гарольда: «Постарайтесь не задерживаться», — и проводила его до дверей уборной, стараясь невзначай не коснуться его.

В зеркале Гарольд увидел смутно знакомое лицо. Кожа на нем обвисла темными складками, словно на черепе было ее слишком много. На лбу и на скуле непонятно откуда появились порезы. Шевелюра и борода выглядели запущеннее, чем он предполагал, а из ноздрей и бровей выбивались отдельные колючие волоски, похожие на проволочки. Не старик, а посмешище. В нем не осталось ничего от человека, который пошел отправить письмо. В нем больше ничего не напоминало о паломнике, носившем футболку с надписью и позировавшем перед фотокамерами.

Официантка принесла ему воды в одноразовом стаканчике, но присесть не предложила. Он осведомился, не одолжит ли ему кто-нибудь бритву и расческу, но тут подоспела администраторша и указала ему на вывеску у окна: «Не попрошайничать». Она предложила Гарольду уйти по-хорошему, или она вызовет полицию. Он направился к двери, и никто не проводил его благоговейным взглядом. Гарольду подумалось, что от него, должно быть, дурно пахнет. Он так много времени провел под открытым небом, что уже забыл, какие запахи хороши, а какие — не очень. Он давно замечал, что люди конфузятся в его присутствии, и не хотел доставлять им лишних огорчений.

За столиком у окна молодая пара гулюкали над своим малышом. Резкая боль пронзила все естество Гарольда, и он еле устоял на ногах.

Он обернулся к администраторше и посетителям закусочной — они в упор смотрели на него. Гарольд сказал им:

— Я хочу видеть сына.

Выговорив эти слова, он весь затрясся — но не обычной дрожью, а забился в конвульсиях, идущих из самого его нутра. Скорбь перекосила ему лицо, раздирая грудь и пробивая себе путь к самому горлу.

— Где же он? — поинтересовалась администраторша.

Гарольд сжал кулаки, изо всех сил стараясь не упасть.

Администраторша снова спросила:

— Вы пришли сюда навестить сына? Он живет в Берике?

Кто-то положил руку на плечо Гарольду и участливо спросил:

— Простите, сэр, это вы идете пешком?

Гарольд судорожно вздохнул. Доброжелательность посетителя разорвала его душу напополам.