Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера

Прасковья Мефодьевна Сваталова всю свою жизнь проработала секретарем в Волгоградском районном суде, а по выходе на пенсию заскучала, но вскоре нашла себе развлечение по душе — стала матерой жалобщицей. Одно упоминание ее фамилии вводило в трепет и участкового милиционера, и участкового врача, и сотрудников ДЭЗа… Старуха Сваталова не мелочилась — писала свои жалобы сразу на имя мэра, Генерального прокурора или министра внутренних дел. С заоблачных высот жалобы спускались ниже, и начинались разбирательства, заканчивающиеся наказанием виновных. Побывать на вызове у Прасковьи Мефодьевны и не получить вслед жалобы было очень трудно, но тщательное мытье рук с мылом перед осмотром и внимательное выслушивание старушечьих жалоб помогали Данилову лечить гражданку Сваталову без последствий.

— Забыл передать актив в поликлинику, — улыбнулся Эдик, — и бедная старушка напрасно прождала участкового врача…

— Ничего, — «утешил» Данилов, — посидишь год без премии — будешь умнее и внимательнее.

— Что я узнала! — вклинилась между ними Вера. — Говорят, Надьку уже два раза на допрос вызывали.

— Что так? — Данилов остановился напротив двери, ведущей в раздевалку, и внимательно посмотрел на Веру.

— Говорят, Метастаз дал против нее показания. С того Надька и ходит злая, как черт, и то и дело на людей срывается.

— Что-то не заметил, — Данилов пожал плечами.

— Так вы-то с ней почти не общаетесь.

— Источник надежный? — спросил Старчинский.

— Надежней не бывает.

— Нам прощаться пора… — Старчинский достал из кармана пищащий наладонник.

— Шестьдесят два — двенадцать — вызов! — разнеслось по подстанции. — Двенадцатая бригада — вызов!

Старчинский пожал на прощанье Данилову руку, а Веру чмокнул в щеку.

— Какие, однако, между вами вольности! — заметил Данилов.

— Это разве вольности! — Вера пренебрежительно махнула рукой. — От вольностей дети бывают.

— Большое начинается с малого, — обронил Данилов, скрываясь в раздевалке.

Шкафчиков на подстанции всегда было вполовину меньше, чем сотрудников. Данилов делил свой шкафчик с Саркисяном. Тот был удобным, аккуратным соседом, не набивавшим шкафчик всяким мусором. Не то что Бондарь, за которым его сосед Артем Жгутиков вечно выбрасывал какие-то заплесневевшие или протухшие объедки. Простой и хваткий доктор Бондарь мог стянуть или выпросить на вызове куриную ногу, съесть ее наполовину, а остаток забыть в кармане формы.

Данилов переоделся, накинул на плечо ремень своей сумки и собрался уходить.

— До свидания, Владимир Александрович, — в раздевалку заглянула Елена Сергеевна, сделавшая утренний обход территории железным, неукоснительно соблюдаемым правилом.

— До свидания, Елена Сергеевна, — вежливо отозвался Данилов…

Стоя на троллейбусной остановке, он прокрутил в уме вчерашнюю ситуацию с избитой женщиной, скрывавшейся от розыска, и подумал о том, как бы поступила заведующая, окажись она на его месте. Сдала бы бедняжку, как говорится, «с потрохами» или же повела бы себя подобно Данилову? Почему-то он больше склонялся ко второму варианту, хотя…

— Tempora mutantur et nos mutamur in illis, — незаметно для себя Данилов произнес всплывший из глубин памяти латинский афоризм вслух.

— Что вы сказали? — обернулась к нему пожилая женщина в вязаном зеленом берете, стоявшая на той же остановке.

— Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, — перевел Данилов.

— Это точно, — согласилась женщина, — только транспорт как ходил через пень-колоду так и ходит…

В троллейбусе было пусто — утренний поток народа двигался в других направлениях — до станций метро «Кузьминки» или «Выхино». Ехать до «Рязанского проспекта» хотелось немногим.

Данилов смотрел в окно, и каждый из проплывающих мимо домов был для него не просто домом, а «домом с историей». Вот в этой школе у директрисы часто подскакивает до заоблачных высот давление. В этом доме живет скандальный ветеран Тимошин, способный кого угодно довести до белого каления своими придирками. Данилова с Верой он недавно обвинил в том, что они вместо спирта протерли перед инъекцией его зад ацетоном. В этой башне живет журналист, которому раз в четыре дня проводят гемодиализ. В следующем за башней здании, за свою протяженность прозванному Великой китайской стеной, выездной врач Данилов принял первые в своей жизни роды. Девчонке этой осенью должно исполниться восемь лет, школьница уже. Неужели — целых восемь лет? А казалось — это было только вчера…

От шестнадцатиэтажки у метро «Рязанский проспект», где он получил по голове обрезком трубы, Данилов отвернулся заранее. Куда приятнее было созерцать супермаркет, откуда он госпитализировал в реанимацию сто шестьдесят восьмой больницы охранника, подкошенного осложненным инфарктом. Охранник дважды пытался помереть, но Данилов так и не дал ему этого сделать…