Павел Верещагин

Невеселая история

О портянках деда Архипа любили позубоскалить завзятые деревенские остряки. Летом дед обитал в сарайчике возле бани, там же и спал; но если вдруг он решался переобуться в доме… — кот Спиридон, как говорили, выл в тоске и карабкался по занавескам под потолок, сворачивались в трубочку фотографии на стенах, переставала куковать кукушка в часах, а из дома на три дня сбегали крысы. Именно так: едва дед стаскивал с ноги сапог, среди крыс и мышей закипала паника, они бросали свои гнезда и с цокотом устремлялись вон, наскакивая друг на друга и создавая давку возле потайных щелочек и ходов.

Если верить безответственной деревенской болтовне, от густой въедливости дедовых портянок по всей округе скисало молоко, впадали в бешенство собаки, поросята рождались раньше срока, не заводился милицейский мотоцикл, по пятницам не подвозили пиво в райцентр, а у кладовщицы Трунькиной происходила недостача куриного яйца.

Если припомнить как следует, разговоры про деда начались в те памятные майские праздники, когда в колхоз приезжал с творческой встречей артист из столицы.

Выступление артистов в Колупельках всегда любили. Знакомый артист и анекдоты какие–нибудь про своих друзей–знаменитостей со сцены расскажет, и куски из ролей своих сыграет, и споет под магнитофон, если умеет. А Колупелькам в тот раз и вообще повезло — к ним приехал очень известный артист, который в десятках фильмов сыграл председателей колхозов, директоров заводов и прочих руководителей районного масштаба. Руководителей областного ранга играл, как правило, другой артист, помордастей и построже. А этот все больше своих, близких. И получались они у него очень убедительно, как отцы родные: совестливые, справедливые и за дело болеющие всей душой.

Все сразу заметили, что артист и в жизни оказался в точности таким, каким его в колхозе знали по фильмам. Ему, по русскому обычаю, сразу предложили пройти к столу, принять сто грамм с дороги, закусить, отдохнуть перед выступлением, чтобы потом в баньку и на праздничный банкет. А он все это ручкой как будто в сторону отодвинул, мол, не время пока, друзья, давайте сначала хозяйство ваше посмотрим. Перво–наперво, как полагается. Делу время, потехе час.

Правда, сто грамм, выпил, не удержался. При этом отчего–то строго на всех посмотрев.

Хозяйство колхозное артисту, в общем, понравилось. А уж он в каждую щелку заглянул и во все детали вник. Показывают ему, например, бычков на откорме — он их придирчиво осмотрит, за хвосты подергает и строго спросит: «А удои как?» У бычков, известное дело, какие удои, но председатель, чтобы артиста не обижать, ответит почтительно: «На удои не жалуемся. Почетное десятое место в районе держим». — «Молодцы! — похвалит артист. — Так держать! Будет нашим детям к столу молоко!» И слезу со щеки как бы невзначай смахнет.

Или заметит он двух престарелых колхозных кляч, уныло глодающих крыльцо у правления, и воскликнет: «Эх, скакуны быстрокрылые. Молодость моя лихая! Любил я промчаться по полю с ветерком…» И опять у него на глаза слезы умильные навернутся.

В общем слово за слово, дошли до овощехранилища. Тут председатель опять было затянул свое, мол, отдохнуть перед выступлением, народ ждет, столы накрыты. И зря! Артист как будто почувствовал неладное. «Что там у тебя? — спрашивает строго. — Ну–ка веди!» Председатель только вздохнул.

Дело в том, что в овощехранилище все еще лежал в углу тот самый лук. А надо сказать, что лучок в тот год — того… Не прибрали вовремя, его мороз прихватил, а когда спохватились складировать, уж поздно было. Не уберегли, в общем, лучек. Так что теперь в овощехранилище зайти иначе, как в противогазе, и нельзя было. Ждали шефов из города, чтобы они лук перебрали, что можно — в сушку, что нельзя — на компост. А за прочими овощами для столовой заглядывали бегом и зажав нос.

Председатель и прочие сопровождающие дальше предбанника даже и не пытались идти. А артист — деваться некуда — пошел. Председатель лишь крякнул и скорбно посмотрел на сидящего на лавочке Архипа, которого как раз снарядили привезти на санках мешок картошки к праздничному столу и который, не ожидая увидеть здесь важного гостя, присел в уголок переобуть трущий ногу сапог. Артист тут же выскочил на улицу и папироску засмолил. Но и овощами — ассортиментом и количеством — остался доволен.

— А что, — сказал он. — Овощи есть, будет что колхозникам поставить на стол. Только вы уж старику вашему, возчику, сказали бы… Чтобы он портянки свои… Сменил, что ли… Или жене бы дал постирать. А то дышать же рядом невозможно!

Председатель даже и не сразу понял. А когда понял…

Через сорок минут историю с портянками знала уже вся деревня. И маститый артист все никак не мог понять, чего это народ смеется за его спиной. Он, например, со сцены произносит свой знаменитый монолог о родине, о чести и совести, а люди в зале прячут глаза, трясут головами, как кони, и то и дело прячут губы в рукав.

А на следующей неделе председатель заспорил с кладовщицей о кондиционных качествах куриных тушек.