Невеста Борджа

Голос его был хриплым, словно у пьяницы, но слова звучали неразборчиво не из-за вина, а из-за страха. У него настолько пересохло во рту, что язык прилип к нёбу и зубам.

Эсмеральда кивнула и взяла маленького Родриго за руку. Проходя мимо нас, она бросила взгляд в мою сторону.

Моя старая нянька была не дура: на ее круглом морщинистом лице отразилось полнейшее понимание. Несомненно, она заметила и страх Джофре, и мое беспокойство и связала их с отравлениями в Ватикане.

Но в ее проницательном взгляде не было ни следа укоризны — одно только одобрение.

Едва лишь донна Эсмеральда с ребенком вышли, как я шагнула к Джофре и провела ладонями по его плечам и рукам. Камзол Джофре был влажным от пота; сам он слегка дрожал. Карие глаза покраснели от недосыпания и сделались слегка безумными; на верхней губе над усами поблескивали капельки пота.

— Говори, муж.

В смятении Джофре провел рукой по волосам.

— Они не умерли. Я боюсь, что они поправляются.

— Что произошло?

— Нервы, — пристыженно отозвался Джофре, не смея поднять на меня глаза. — Я… я рассыпал порошок. Почти весь. Я отнес бокалы с вином за дерево, но не справился, и флакон… Осталось совсем чуть-чуть.

— Насколько тяжело они больны? — коротко спросила я. Мне сейчас было не до того, чтобы тратить время, утешая Джофре.

— Отцу гораздо хуже. Иногда он вообще не осознает, где он находится и кто рядом с ним. Но рвота и кровавый понос прекратились, и сегодня утром он смог выпить немного бульона. На празднике я поднес ему неразбавленное вино — требийское, очень крепкое, но потом Чезаре часть отлил и смешал с водой. Чезаре тоже болен, он настолько слаб, что не встает с постели, но не так плох, как отец. Он просил меня посидеть с ним. Я знаю, он поправится… В конце концов я извинился и ушел, сказав, что мне надо отдохнуть.

Он вдруг схватился за мои руки в поисках опоры — у него подогнулись ноги. Я бросила бархатный плащ и помогла Джофре добраться до кровати, где он и сел.

Джофре спрятал лицо в ладонях.

— Я подвел тебя, Санча. Теперь нам придется самим принять яд.

Мне следовало бы обозлиться при виде его слабости, но вместо этого меня охватило неестественное спокойствие. Я почувствовала уверенность, такую же неразумную и загадочную, как вера. Я твердо знала, что Джофре лишь помог мне сделать первые шаги к исполнению моего предназначения. А я должна завершить его.

— Нет, — с нажимом произнесла я. — С нами ничего плохого не случится. Только помоги мне еще немного. Опиши мне обстановку. Их охраняют?

Джофре покачал головой.

— Все стражники, какие еще остались, сейчас стоят вокруг Ватикана. Остальные разбежались, как и большая часть слуг… Но если они услышат, что отец и Чезаре идут на поправку, они могут вернуться.

— Тогда мы должны поторопиться, — сказала я. — Кто сейчас при них?

— С Чезаре сидит дон Микелетто Корелла… — Лицо Джофре исказилось от ненависти. — Не из верности. Он выжидает, словно ястреб, чтобы не пропустить момента, когда Александр умрет или Чезаре станет хуже… а тогда он украдет столько сокровищ и власти, сколько сумеет. С отцом сейчас никого, не считая его камерария Гаспара — тот и вправду горюет по нему.

На миг меня охватила растерянность. Судьба требовала, чтобы последний удар нанесла я, но Джофре вряд ли сможет провести меня мимо стражников в апартаменты Борджа, не вызвав подозрений.

Я взглянула сквозь открытые окна на крохотные фигурки, движущиеся по площади Святого Петра, на темные волны жара, поднимающиеся от брусчатки. Стояло лето, время карнавала, и я вдруг словно бы перенеслась в виноградник, на другое празднество, где я сидела между Хуаном и Чезаре и меня интриговал гость в маскарадном костюме.

Я подошла к бархатному плащу, который так и валялся на мраморном полу, и подняла его. Плащ был с капюшоном; он спрячет мои волосы. Я повернулась к мужу и сказала:

— Мне нужна маска. Такая, чтобы полностью закрывала лицо. И платье куртизанки. Чем вульгарнее, тем лучше.

Джофре непонимающе уставился на меня. В моем голосе прорезалось нетерпение.

— Ты знаком с такими женщинами. Ты можешь найти эти вещи. Поспеши: нам надо управиться до захода солнца.

Маска, принесенная Джофре, была прекрасна: кожа была вырезана в виде крыльев бабочки, укреплена по краям и раскрашена в насыщенные фиолетовый и сине-зеленый цвета. Она закрывала лишь половину лица, оставляя открытыми губы и подбородок, и потому мой находчивый муж прихватил подходящий к ней веер из павлиньих перьев. Платье с нескромно низким вырезом было сшито из кричаще-яркого алого атласа — я никогда не носила ничего подобного. Я попросила Эсмеральду срезать немного ткани с подола и сшить маленький карман — такой, какой у меня был для стилета. Она все сделала без лишних вопросов; точно так же не сказав ни слова, она помогла мне облачиться в наряд куртизанки, закрепила маску и набросила мне на плечи черный плащ. Спрятав волосы под капюшоном и прикрыв низ лица веером, я сделалась окончательно неузнаваемой. Теперь оставалось лишь одно: я опустила в потайной карман флакон с остатком кантереллы.