Невеста княжича

И тот, бросив на Мирослава покаянный взгляд, зашагал в чащобу. Гридни двинулись вслед за княжичами и сыном кожевника. Вскоре забрели в самую гущу, в место, поросшее волчьим лыком.

— Смотрите, следы тут, — согнулся Добран, разглядывая на земле глубокие вмятины от сапог. — Слава богам, что дождь не пролил, иначе размыло бы всё.

— Пошли, — Мирослав шагнул в сторону, куда уходил след, но тут густую темноту распорола кликом ослепительная вспышка, грудь мгновенно пронзило знакомым озимовым холодом.

Мирослав застыл, ощущая, как его всего сковало, а сердце будто растрескалось на мелкие ледяные брызги, причиняя княжичу невыносимую боль, от которой он мгновенно лишился дыхания. Рухнул на колени, безвольно пригнувшись к земле.

Дарён мгновенно оказался рядом.

— Мирослав!

Но не успел княжич ответить брату, как следующая невидимая стрела вынудила его опрокинуться навзничь, и тогда шумящие от ветра кроны утонули в черноте. Веки Мирослава закрылись, но он продолжал видеть всё, что происходило вокруг него. На этот раз княжич не успел почувствовать страха, слишком быстро оказался он в Нави, которая стала куда ощутимей, нежели явь, перевернув его привычный мир с ног на голову, вывернув душу наизнанку.

— Мирослав, дыши, ну дыши же! — слышал он, как взывал Дарён, будто за глухой стеной.

Брат тряс его, но княжич не ощущал этого. Дарён не выдернул из небытия, которое со стремительной скоростью поглощало Мирослава в туманные недра, где не было ни жизни, ни света, а только холод и тьма.

Теперь он наблюдал как будто со стороны, видел себя, лежащего на земле, как его окружили гридни, освещая факелом. Дарёна, склонившегося над ним, и Добрана — они взывали его очнуться. Вятко же топтался в стороне, не зная, что делать. Мирослав оторвал взгляд от них и поднял глаза — тут же столкнулся с пронизывающим до глубины взором Марёны, от которого Мирославу сделалось так холодно, а удары сердца замедлились, отстукивая через раз. Теперь Мирослав видел богиню смерти отчётливо. Красива была она. Глаза, что льдины, голубые и прозрачные радужки почти сливались с белоснежными белками, тонкий нос, бледное лицо, серебряные, спадающие на грудь волосы, золотой обруч стягивал её чело. Мара принесла чашу — на этот раз для него. Вот только не готов он принять её. Ещё не нашёл Владу! Не сказал самого главного...

Богиня смерти будто услышала его отчаяние, и губ её белых коснулась улыбка.

— Я не могу тебя отпустить, Мирослав. Пришло твоё время, — она сделала шаг навстречу.

И холодная волна снова окатила Мирослава, сильнее сжалось сердце, заставляя тело дёргаться в судорогах. Воля его покоробилась. Мирослав стиснул зубы, отчаянно замотал головой, всё ещё противясь такому исходу, но давящая боль вынуждала сдаться.

— Испей. Облегчи себе муки, — протянула богиня чашу, от которой струился стылый пар.

Мирослав заметался, отринув щедрое подношение, но уже скоро сил на противление не останется.

— Упрямый ты, княжич. Я могу тебе помочь только этим. Испей же.

Грудь сдавило пуще, заставляя Мирослава протянуть руки к навьей чаше. Но едва он коснулся её, как запястья княжича отяжелели, не сразу понял Мирослав, что сковали их обручи. Чаша опрокинулась, разлилась на землю, и в том месте, где пролилось питьё, трава покрылась льдом.

Мирослава рванула назад невиданная сила, погружая его в горящее пламя. Ему почудилось, что лежит он на погребальном костре, и кожа вот-вот обгорит. Он простонал сдавленно.

— Всё хорошо... — услышал он голос ласковый и проникновенный. — Всё прошло.

Сколько бы Мирослав не силился, а не смог вспомнить, кому этот голос принадлежит — не знал он, кто говорит с ним. Женщина сказала что-то успокаивающие, а потом Мирослав ощутил мягкое прикосновение на своей щеке, и жгучее пламя погасло, огненные языки отступили, позволяя Мирославу вдохнуть свободно. Княжич силился открыть глаза, чтобы посмотреть, кто рядом, но так и не смог...

— Не пытайся, не сейчас, подожди немного.

И Мирослав послушался, погружаясь в беспамятство.

Когда же он очнулся вновь, то смог разлепить ресницы. Долго смотрел через пелену в потолок, глубоко вбирая в себя запах хлеба и травяного отвара. Он различил, как над ним склонилось женское лицо, белое и сияющее в свете огня. В зелёных глазах её плясал жидкий огонь, и сама жизнь в них светилась, такая чистая, освежающая. От этого взгляда внутри Мирослава зародилась сила. Окончательно придя в себя, он узнал этот взгляд — именно так Влада смотрела в день обручения. Но это была не Влада, а женщина очень похожая на неё. И Мирослав понял, кто сидел всё это время подле него.

Туман окончательно рассеялся.

— Набирайся сил. Рано тебе ещё вставать, — сказала она ласково, улыбаясь тонкими губами.

Мирослав огляделся, обнаруживая, что лежит в тёмной клети, освещаемой одной лучиной. Разглядел стол и пышущую жаром печь. Больше никого.

«Но где Дарён? Где Вятко? Нашли ли бурян? Владу? Где он сам? И сколько прошло времени?»

— Я Омелица, — отозвалась женщина, увидев его беспокойство. — Матушка Владиславы. Она поди сказывала обо мне…