Вот Лоу, который понятия не имеет, чего ожидать. Вот я, печально известный никудышный вампир. И вишенка на торте: некоторые крайне паршивые обстоятельства. Например, то, что нас сейчас растерзают.
И всё же, даже не зная, что делать, я
Я никогда не пробовала ничего подобного. И дело не только в том, что раньше я кормилась лишь из охлаждённых пакетов с кровью, и по сравнению с этим, это как пить кипящую лаву. Нет, причина глубже.
Это кровь Лоу. Да, она пахнет и имеет вкус крови, но помимо этого, она пряная, с медным привкусом, и вызывает волнующее покалывание на языке. Его кровь на вкус, как его запах, его улыбки, прикосновения его рук к моей коже. Как его сосредоточенный взгляд вдаль и то, как он потирает челюсть, когда беспокоится об Ане. Его кровь — это всё, из чего он соткан, и я поглощаю её. Это самый восхитительный, самый потрясающий, самый переворачивающий всё внутри момент в моей жизни.
И как только первые капли достигли моего желудка, всё меняется.
В нескольких метрах от нас что-то происходит. Я слышу это издалека, как будто сквозь сон: испуганные вздохи, торопливый, приглушенный разговор, в котором мелькают слова «Лоу», «жена», «кормление»; сбивчивые, испуганные извинения, а затем — резкий хлопок закрывающейся двери. Но всё, о чём я могу думать, это…
— Мизери, — хрипит Лоу.
Тепло. Мне лихорадочно, восхитительно тепло. Но при этом пусто. Меня распирает, голова кружится, тело словно тает. И я чувствую, что мне нужно, нужно,
Мне нужно больше. Мне нужно, чтобы Лоу был ближе.
— Мизери, — выдыхает он.
Не знаю, когда, но мои руки оказались на его плечах. Я стону ему в шею, не в силах остановиться. Мне хочется забраться ему под кожу. Хочется, чтобы он забрался под мою. Хочется дать ему всё, о чём он попросит.
— Блять, — его прерывистое дыхание опаляет мне висок. Кажется, он понимает, потому что делает то, о чём я не в силах просить: его рука скользит вниз по моему позвоночнику, обхватывая ягодицы, он прижимает меня к себе, а мои ноги обвиваются вокруг него. Грудь болезненно ноет, сердце колотится, в голове звенит тревога, говорящая, что пора остановиться, что я пью слишком много. Но этот голос заглушается в тот момент, когда Лоу впивается пальцами в густые волосы на моём затылке и приказывает: «Пей ещё».
Я блаженно мычу ему в кожу. Внутри меня что-то влажное и голодное рвётся наружу, растекаясь по желудку.
— Мизери.
Я цепляюсь за него, будто умру, если он отпустит, отчаянно нуждаясь в трении. Бёдрами трусь о его пресс, ища облегчения, а когда соприкосновение отзывается волной наслаждения, мне нужно
— Я сейчас… блять, — его голос хриплый, требовательный рокот у моего уха. — Мизери, дай мне… — из его горла вырывается сдавленный, непристойный звук. Он твёрд, как скала, и когда он подхватывает меня повыше, впиваясь пальцами в мой зад, пытаясь попасть прямо в то самое место, я почти теряю контакт с его веной.
— Я знаю, — бормочет он, успокаивая и повелевая одновременно. — Я знаю. Веди себя хорошо, я собираюсь…
Первые вспышки удовольствия обрушиваются на меня так сильно, так внезапно, что я не успеваю их осознать. Спина выгибается дугой, плечи трясутся, лоно пульсирует, и на долгие секунды я ощущала только это — растянутость, раскованность — пока что-то не щёлкнуло, и мой оргазм не взорвался внутри меня, лишая меня возможности дышать. Удовольствие сильное, громкое, всепоглощающе яркое. Оно взрывается, а затем удваивается, и снова нарастает, пока всё остальное не исчезает, и я кончаю, и кончаю, и кончаю, утопая в его волнах на секунды, минуты, века. Затем, медленно, оно уменьшается, переходя в толчки, пульсирующие по моему телу и спускающиеся по позвоночнику.
Хорошо, что Лоу прижимает меня к камину, потому что я потеряла контроль над конечностями. Дыхание сбилось, я тяжело дышу прямо в его открытую вену. Я…
Его вена. Его драгоценная, прекрасная вена.