Невеста мафии

Об этом я подумал, когда все закончилось и мы, изнуренные, раздавленно лежали в постели. Как два каменных изваяния на солнце – теплые снаружи, холодные изнутри. Из человеческого – только контуры. А где душа? Где мысли?

Думать я мог сейчас только о сексе и хлебе. Первого уже не хотелось, и на передний план выступило второе.

– Я хочу есть.

– У меня ничего нет.

– Плохо. Я сегодня без ужина.

– Почему?

– Потому.

– Я тоже хочу есть. Всегда хочу есть. Но у меня ничего нет…

И снова долгая тишина.

Чувство голода все усиливалось, и это начало меня злить. Но это были хоть и негативные, но живые эмоции. А вокруг них робко закружила новорожденная мысль. Плохо, что меня не накормили. Значит, все плохо. Значит, надо что-то менять… Но что?

– Ты работаешь? – спросил я, тупо глядя в потолок.

– Да.

– Где?

– На дробильной установке.

– Ты же медсестра, – вспомнил я.

– Да. Была. А сейчас нет, – флегматично отозвалась Лидочка.

– Почему?

– Мне все равно. Лишь бы работать.

– На кого?

– Все равно.

– Так нельзя, – неожиданно для себя заявил я.

– Почему?

– Потому что ты моя.

– Разве? – Лидочка приподнялась на локте, посмотрела на меня с напряжением во взгляде – казалось, она пытается растормошить себя, разбудить мысли.

– Я тебя искал.

– Правда? – на какое-то мгновение возликовала она, но тут же живая искра в ее глазах погасла. И снова бессмысленный мрак.

– Ты пропала, а я тебя искал… Ты ехала ко мне, но пропала.

– Да, я ехала к тебе… Потом появились какие-то люди… Потом был вертолет… Потом я оказалась здесь…

Встрепенувшись, она села и ладонями сжала виски, будто боялась, что от напряжения мысли у нее лопнет голова.

– Они могли меня убить.

– Меня тоже, – кивнул я.

– Но я здесь.

– Я тоже.

– Меня не убьют.

– А я сам умру… Шахта – это могила…

Я вдруг вспомнил, что недавно под завалами обвалившегося прохода погибли люди. Сколько их было, об этом не говорили, скрывали… Но сам факт несчастного случая меня не напугал. Ведь я тогда готов был погибнуть ради… Ради кого я собирался погибнуть? Ради Ильи Семеновича?.. Сейчас этот внушенный мне постулат казался нелепым. Это значило, что я начал прозревать…

Но при этом мне очень хотелось есть… Можно было связать два эти факта – голод и прозрение. Но спонтанный мыслительный процесс отнял много сил, и мне уже ни о чем не хотелось думать.

– И я умру, – с грустью, как мне показалось, сказала Лидочка.

– Почему?

– Не хочу жить.

– А работать?

– Работать хочу, а жить – нет… Грязи много… Я не хочу так…

Лидочка порывисто прижалась ко мне, будто искала у меня защиты. Но, глянув на нее, я понял, что ей всего лишь нужен секс…

Рано утром появился охранник, разбудил меня, ударив по ноге пластиковой дубинкой.

– Подъем!

Я мигом вскочил на ноги, вышел из комнаты, даже не глянув на Лидочку. Мне очень хотелось есть, и я должен был поскорей спуститься в шахту, потому что горячий завтрак для нашей бригады должны подать туда.

Над лагерем занималась заря, в хрупком предутреннем свете за темными силуэтами бараков проступали контуры охранных вышек, на одной из которых я заметил часового с оружием. Но в тот миг я не думал о побеге, потому что всю мою зомбированную сущность волновал только один вопрос – когда же наконец я смогу нажраться.

Нажраться… Именно нажраться… Потому что я, как животное, мог только жрать. Бездумно набить брюхо и работать как проклятый – вот и весь смысл моего существования. Но я не хочу так жить!

Я хотел жрать. Поэтому безропотно спускался в ад, который ждал меня под землей… Да, я хотел жрать… Но именно сейчас, сквозь скотские мысли о еде я все же мог ощущать себя хоть и жалким, но подобием человека… А если голод усилится? Может, тогда я смогу осознать свою истинную сущность и ответить на вопрос: что я здесь делаю?..

Рабы из нашей бригады уже проснулись и с бессмысленными выражениями лиц, тупо, едва переставляя ноги, ходили по забою. Все ждали завтрака. Ни о чем другом никто уже не думал. Кроме меня. Жалкими остатками старой, а может, зачатками новой воли я вцепился в мысль, что голод может избавить меня от рабской зависимости. Я помнил, как однажды голод пробудил во мне желание бежать с того места, где мы искали золото. Я даже собирался тогда убить охранника… Голод. Спасти во мне человека мог только голод…

Именно поэтому я забрался на нары, отвернулся от всех, закрыл глаза и, сжавшись калачиком, плечом и ладонью закрыл уши, пальцами другой руки зажал ноздри.

И все-таки моему терпению пришел конец. Осыпая себя проклятиями, я вскочил на ноги, с ужасом огляделся по сторонам. Мои безвольные товарищи уже облизывали миски и допивали чай, а раздатчик пищи катил тележку с пустыми баками по тоннелю.

Я неистово взвыл, хватаясь за голову. Я вел себя как зверь, но именно человеческая воля удержала меня от того, чтобы не броситься на парня, который в отличие от остальных еще не успел расправиться со своей порцией. Так хотелось наброситься на него и забрать миску с едой, но я все-таки удержался. Я бросился к баку с водой, зачерпнул из него воды грязной кружкой и пил до тех пор, пока до отказа не наполнил желудок.