Портрет оказался в цепких пальцах существа. Венария растерла волшебную чешуйку в порошок, посыпала изображение, аккуратным движением уложила на пол и отступила. Через мгновение легкая вибрация заполнила комнату, дрожащий портрет скакнул на месте, образовалось странное облачко прямо над ним, принялось расти. Достигнув метра в высоту, замерло, колыхнулось, затрепетало сильнее, вырисовалась отчетливая форма детского человеческого тельца. На узнавание не потребовалось времени, перед горюющим отцом предстало умершее дитя в любимом стареньком платьице зеленого цвета, тряпичных башмачках и с зачесанными назад каштановыми локонами, заплетенными в тоненькую косичку. Девочка могла показаться вполне живой, если бы не легкая прозрачность, выдававшая ее возвращение из потустороннего мира.
— Папочка, — детский голосок зазвенел в ушах Урсуса, стоявшего в оцепенении, не понимавшего, спит он или бредит наяву. — Папочка, мне холодно.
Мужчина вздрогнул, словно от резкого удара, бросился к ребенку желая обнять, согреть, протянул сильные руки и тут же отпрянул. В теле девочки не ощущалось ни твердости, ни гибкости, образ, призрак, вот чем являлось дитя, призванное магией чешуи из мира теней.
— Что же это? — простонал Урсус.
— Это душа, — тихо ответила венария, — ты тосковал, я позвала, она пришла.
— Но я даже не могу ее обнять, — голос мужчины сорвался на хрип, и он в отчаянии закрыл лицо руками.
Существо вздохнуло, отскребло еще одну чешуйку со спины, и, растерев в порошок, осыпало золотой пыльцой фантом ребенка. Результата не потребовалось долго ждать, прозрачность духа исчезла, плоть окрепла и малышка, сделав шаг в сторону мужчины, радостно захлопала в ладоши, закричала:
— Папочка, смотри!
Урсус поднял красные глаза, полные слез, руки его дрожали, потянулся к дочери, осторожно тронул подол зеленого платья, не сдержавшись, схватил дитя в охапку и зарыдал.
— Папочка, почему ты плачешь? — голосок малышки звучал приглушенно, она уткнулась личиком в горячее отцовское плечо.
— Ох, милая, вы с мамой очень рано покинули меня, сделав таким одиноким.
— Но ты не пошел с нами! Почему? Мы с мамочкой скучали по тебе. Там, где мы сейчас живем очень красиво…
— Доченька, — хрипел мужчина, сдерживая рыдания, крепче прижимая к могучей груди худенькую родную фигурку, — мне хотелось уйти, хотелось больше всего на свете…
— Тогда пойдем сейчас, — просто сказало дитя.
— Нет, — предостерегла венария, — его время не пришло.
— Но почему? — в осипшем голосе Урсуса звучало страдание.
— Мир теней принимает каждого в свое время, — ответ казался простым и сложным одновременно.
— Это жестоко!
— Урсус, — позвала венария, растерянная и расстроенная поведением опекуна, — пора прощаться с детенышем.
— Нет! Нет! — закричал Урсус, крепче сжимая в объятиях дочь, — я не могу снова потерять ее!
— Но так надо, — нежно потребовало существо, склонив голову на бок. — Время вашего свидания истекло.
— Зачем ты это делаешь? — взмолился несчастный. — Зачем снова заставляешь переживать боль утраты?
— Я не думала, что так будет, — прошептала венария, ее маленькое сердечко обрело новое чувство боли, защемило, сжалось от горечи, — хотела порадовать…
Договорить она не смогла, горло перехватило, глаза невыносимо защипало. Две горячие дорожки увлажнили щеки, венария потрогала прозрачную капельку, та переместилась на кончики ее пальцев, блеснула в тусклом свете прогоревших свечей. Слезы существа тронули сердце Урсуса, горечь разочарования уступила место жалости.
— Не надо плакать! Прости меня!
Он вытянул одну руку в молчаливом призыве, другой продолжая крепко прижимать родное дитя. Но как ни старался, ребенка удержать не смог. Физическая оболочка девочки исчезала, фигурка делалась прозрачной, гибкой. Одно мгновение Урсус еще смотрел в милое личико дочери, но образ поблек, растаял, подобно крохотной снежинке на разгоряченной ладони.
Часть свечей погасла, полумрак и тишина окутали помещение, тяжелой ношей легли на плечи мужчины, не желавшего подниматься с колен. Слезы его иссякли, пустой взгляд устремился на портрет, лежавший на полу, тяжелое горячее дыхание толчками вырывалось из груди. Венария приблизилась к замершему в удручающей позе опекуну, быстро прильнула так, как недавно льнула его ненадолго воскресшая дочь.
— Прости, — услышала она горький шепот мужчины. — Ты старалась сделать меня немного счастливее, и я благодарен за это.
Больше в этот вечер Урсус не произнес ни слова. Поднятое с пола изображение девочки обрело прежнее место, дрема сморила мужчину, и он, оставив существо в одиночестве, не разоблачаясь, рухнул на постель, уносясь в мир спасительного сна.
Следующим утром венария не узнала опекуна, бодрый, радостный, он улыбался искренней улыбкой, стеревшей печаль с лица. Хотелось верить, что с этого момента жизнь потекла по новому руслу, увы, судьба любит преподносить сюрпризы, и чаще они не приходятся по душе.