Она склонила голову набок, вглядываясь в его лицо.
— Видит Бог, иногда я хочу это сделать.
— Видит Бог, — ответил Эрик, — иногда это взаимно.
— Эрик… не зарекайся. Ты сам сбежишь. Скоро ты поймёшь, какая я на самом деле скучн…
Он не позволил ей договорить, прильнув к Изабель и заткнув её долгим, жарким поцелуем. Порой ему не требовалось прибегать к своему красноречию, чтобы заставить девушку растеряться, сбить её с толку, вызвать страсть.
Задыхаясь от восторга, она ответила на поцелуй, но Эрик быстро оборвал его. С губ Изабель от досады сорвался стон.
— Тише-тише, — прошептал он, перебирая пальцами её волосы. — Лучше скажи мне… готова ли ты терпеть дряхлого старика всю свою жизнь?
— Ты! Не! Старый! — взвилась Изабель.
— Это не ответ.
Девушка глубоко, протяжно вздохнула.
— Да, чёрт возьми! Несмотря на твой склочный нрав, проблемы с доверием, ворчливость и эту идиотскую маску, я готова терпеть тебя всю свою жизнь!
Эрик был сдержан и, как обычно, холоден, но после слов Изабель его губы изогнулись в улыбке.
— Дай мне знать, если пожалеешь о своём выборе.
— С твоим характером, — она нахмурилась, — не пройдёт и дня, чтобы я об этом не пожалела, — девушка сжала руку мужчины. — Как не пройдёт и дня, чтобы я не была счастлива.
Он вновь коснулся её лица, крупных кудрей, плеч. Изабель позволила ему касаться себя.
— Впервые в жизни я полностью разделяю чьи-то чувства, ангел мой.
Она вздрогнула от этой шпильки, но ответить не успела. Эрик вышел из машины, открыл дверь перед девушкой и помог ей выбраться.
Она огляделась. Мужчина припарковался перед высоким и изящным чугунным забором, на котором умелый литейщик изобразил цветы роз, лепестки, даже шипы. Эта красота была до того зловещей, такой мрачной, что Изабель не покидали мысли о кладбище.
Впрочем, неудивительно. За забором не было расчищенных от снега тропинок, не было ничьих следов. Грандиозное, гигантское поместье Валуа высилось посреди пустого участка и смотрело на Изабель пустыми глазницами выбитых, покрытых копотью окон.
Изабель мягко сжала ладонь Призрака Оперы. Он смотрел на свой родной дом, застыв в ужасе.
— Эрик, — выдохнула Изабель. — Боже… если тебе так тяжело об этом вспоминать, то давай лучше уедем. Отложим до лучших времён.
— Мы уже прибыли, — голос Эрика звучал ненормально тихо. — Идём. Я познакомлю тебя со своей семьёй.
Изабель похолодела. Эрик достал ключи и негнущимися пальцами открыл ворота. Без должного ухода металл местами заржавел, и вход в проклятый дом открылся с оглушительным скрипом.
Изабель шла по следам Эрика, утопая в глубоком снегу. Дом приближался, и девушке было страшно вновь поднять на него взгляд.
Выбитые стёкла, обугленные стены, метель внутри.
Когда-то это место было полно жизни. Когда-то здесь звучали инструменты, когда-то маленький Эрик учился здесь петь под присмотром строгого отца, когда-то здесь сновала прислуга, звучал смех. Когда-то эта глыба мёртвого льда излучала тепло домашнего очага.
Тростью Эрик толкнул то, что осталось от входной двери. Она открылась и безжизненно повисла на нижней петле.
— Я не был здесь пять лет, — глухо произнёс он, и его голос был холоднее и печальнее зимнего ветра. — Но помню каждую деталь, словно… словно и не умирал никто.
Изабель сжала кулаки. Теперь она ещё сильнее ненавидела себя за свои ребячество и эгоизм.
— Эрик, пойдём…
Но он её не слышал. Его карие глаза подёрнулись поволокой воспоминаний.
— В прихожей всегда пахло розмарином, — вздохнул он. Сейчас цветочный аромат сменился запахами гари и сырости, — Старшая горничная совершенно не разбиралась в парфюме, и у деда из-за её духов начиналась мигрень. Они ссорились, их скандалы были шумными и полными отвратительной ругани, но… Ришар де Валуа её не увольнял, да и не думал об этом. Сварливая мадам Имани заботилась и о моём отце, и о дядьях, и обо мне. Она давно стала членом семьи.
Он выдержал паузу.
— Потому я и похоронил её среди Валуа.
Его голос, обычно живой и мелодичный, был лишён эмоций.
Эрик прошёл дальше, Изабель тенью скользнула следом. И ахнула, увидев обугленные скелеты мебели, почерневшие обои, рамы картин, обрывки тяжелых штор. Когда-то здесь стояло фортепиано, а пламя превратило прекрасный инструмент в отвратительные обугленные останки.
У Изабель сжалось сердце от этой картины. В мрачной тюрьме Призрака тоже была комната с фортепиано — и мебель в ней была расставлена точно так же.
Она не знала, какая комната казалась ей более одинокой и печальной — в сгоревшем доме или в подвале театра.
— Отец обучал меня с тех пор, как я научился говорить, — Эрик провёл пальцами по почерневшему трупу фортепиано. — За неправильную ноту бил линейкой по рукам. Можешь не беспокоиться, счастье моё, тебя я подобным методом обучать не стану. Но ругани нам всё равно не избежать…
Изабель потребовалось мгновение, чтобы унять подступившие к горлу слёзы.
— Если это сделает тебя счастливым, я буду ругать тебя с таким жаром, что сорву голос в наших ссорах.
— О, нет-нет, — он невесело улыбнулся. — Если ты потеряешь голос, я это вряд ли переживу.