Невеста (СИ)

Из этой исповеди я помню, что папаша Карины был авторитетным бандитом старой закалки, который едва ли вспоминал о дочери, полжизни оттянув в местах не столь отдаленных, а мать с горя пила, да колотила дочурку, которая напоминала ей о былом сожителе. Когда Карина подросла, она в свою очередь принялась поколачивать родительницу, и сбежала в Москву при первой же возможности, окончив строительное ПТУ. Неприязнь к стареющей алкоголичке видимо возродила в душе девушки память о редких встречах с отцом, и он ей представлялся эдаким романтическим бродягой, который когда–нибудь вернется к заблудшей дочурке и усадит ее на колени.

Я, конечно, не возражала Карине, надеясь, что мне не придется присутствовать при их встрече после многолетней разлуки. Если такая встреча когда–нибудь состоится.

— Да, дождешься ты его, кобеля старого, — вдруг вмешалась Сабрина с несвойственной ей злостью. — Лучше б ты его никогда больше не видела!

— Что ты мелешь? — подняла пьяную голову Карина.

— Тебе повезло, что ты его хорошо не знаешь, — продолжала Сабрина, колыхая грудью в тесном декольтированном платье. — Поверь, я лучше тебя разбираюсь в папашах из зэков, мой–то откинулся, когда мне еще пятнадцати не исполнилось. После десятки сроку–то.

— Ты своего с моим не равняй! — тяжелая голова Карины окончательно поднялась, и мутный взгляд уперся в декольте.

— Так ты дура после этого, — не останавливалась Сабрина. — Он уже забыл, что ты его ребенок, увидит перед собой бабу в соку и сразу под юбку полезет, я по себе знаю.

— Такую суку, как ты, только трахать и надо, — злобно процедила Карина, поднимаясь во весь свой немалый рост. Стул позади нее с грохотом упал.

— Ты чего? — запоздало перепугалась Сабрина. — Я о тебе слова плохого не сказала.

— Так я тебе сейчас слова твои в глотку вобью! — выпалила Карина и двинулась в обход стола.

— Кто подерется сейчас, завтра пойдет на улицу, — прошипела Камилла, сидящая напротив.

— А чего она гонит! — разъяренная Карина будто и не слышала предостережения. Мы с Оксаной повисли с двух сторон на ее широких руках.

— Все! Все, хватит! — кричали мы, но Карина будто бы и не слышала, отшвыривая нас, как медведь вцепившихся собак.

— Карина, прекрати сейчас же, — строго произнесла Кристина, не вставая с места, — это дурно выглядит, в конце концов.

И чудо произошло. Медведь вдруг замер на месте, и на его физиономии возникло некоторое подобие работы мысли.

— А чего она, — повторила Карина уже спокойнее, — пусть не лезет в чужую жизнь, а то мигом отхватит. Каждый за себя говорит, и не хер тут мне своего пахана блудливого в пример ставить.

— Она права, — согласилась я, опасливо переводя взгляд на утихшую Сабрину. — У каждого своя жизнь, и вы как–то забыли, что мы здесь по другому поводу.

— Ну, выпьем за именинницу, — поддержала меня Изабелла, — чтобы не болела никогда!

— За Сильвию!

— За тебя! — Оксана улыбалась искреннее всех.

Так закончился этот инцидент, а у меня в памяти осталось удивление от того, какое, оказывается, влияние имеет Кристина на свою неотесанную подружку. Тогда никто не знал еще слова «клон», а теперь я хотела бы его употребить, потому что оно, как ни одно другое отображает отношения Кристины и Карины.

Последняя покупала похожую одежду и обувь, пыталась подражать надменной московской речи, использовала такую же помаду и лак для ногтей. Доходило буквально до того, что стоило Кристине переменить цвет волос, как на следующий же день Карина, якобы невзначай, спрашивала у нас, пойдут ли ей пепельные (каштановые, рыжие, обесцвеченные) волосы, и, не проходило и суток, точно так же изменяла прическу. Я все думала, что Кристина должна когда–нибудь возмутиться, но той продолжало быть «все равно», и я со временем поняла, что поведение подруги попросту развлекает москвичку, добавляя ей толику поклонения, в котором, единственном, она по-настоящему нуждалась.

Зима 96-го года обрушилась на меня вместе с очередной сессией, а когда я, уставшая до предела, сдала последний экзамен, вдруг пришла телеграмма из Украины, в которой сообщалось, что отец Оксаны лежит в реанимации.

— Все, Сонька, настало время прощаться, — грустная Оксана наедине обращалась ко мне, называя настоящим именем. — Я уже не вернусь, и тебе советую тоже не затягивать с началом нормальной жизни.

Это было удивительно слышать от подруги, которую я считала намного беспутнее меня. Оксана вроде бы любила Москву с ее бешеным ритмом, обожала клубные гулянки и дискотеки, изредка баловалась легкими наркотиками, — но при всем этом она никогда не забывала о своих родителях, преподававших в Запорожском техникуме за нищенскую зарплату, которую и ту не всегда платили в срок. Чем больше я узнавала свою соседку, тем больше удивлялась, потому что мне привычней было откапывать в других людях зло, но в ней я никак не находила темных сторон, и Оксана осталась в моей памяти милой, доброй и привязчивой девушкой. Теперь она была по горло сыта развеселыми ночами и тысячами мужиков, которых пропустила через себя. Ей было всего двадцать четыре, и она решила завязать.