Невеста смерти

Ей никто не ответил — в палатке она была одна, и, суд по всему, и в лагере народу было немного. В щель пробивался дневной свет, и Ренита устыдилась — она заснула днем. И наверняка что-то пропустила, раз так притих лагерь.

Она привычным движением положила руку на напряженный, неспокойно колыхающийся живот, успокаивая поглаживаниями взбунтовавшееся там дитя.

— Где все? — крикнула она стоящему возле госпитальных палаток часовому.

— Ребята Дария на выезде. Остальные в усилении во дворце и в Сенате.

— Почему мне не сказали?

Часовой, стоящий здесь по незыблемой традиции римской армии, предписывающей охранять отдельно своих раненых и больных товарищей, только пожал плечами.:

— Приказа не было.

Ренита, насколько быстро смогла, кинулась готовиться к приему раненых — она всегда в душе надеялась, что ее приготовления окажутся напрасными, но предпочитала не упустить ни одного драгоценного мгновения, если кто-то из ребят все же пострадает. Она разожгла две большие, на полметрета каждая, аутепсы, подбросив угля в пузатые металлические сосуды на коротких изогнутых ножках, в которых жар кипятил воду, проходя через расположенную посередине трубу.

Живот ее немного успокоился, и она по сложившейся за время беременности привычке разговаривала с ним негромко вслух:

— Сиди, мой маленький, сиди спокойно, сыночек. Папа твой скоро вернется, и тоже поговорит с тобой. И погладит. Ты ведь любишь, когда папа с тобой общается? Вот родишься, и папа научит тебя стрелять из лука, — Ренита была абсолютно уверена, что у нее тоже родится сын.

Она время от времени навещала дом Фонтея и радовалась, какой крепкой подрастает мелюзга, причем дочка Юлии не отставала ни от своего брата, ни от сына самого префекта. Фонтей радовался отцовству, пожалуй, больше Рагнара — он и не надеялся, что когда-то им станет. Угнетало префекта только то, что никак не удавалось провести времени побольше с семьей — всю его жизнь составляла служба. Рагнар тоже как-то бросил на бегу:

— Вот жизнь! Ушел из дома, дети спали. Пришел, а они уже улыбаться научились.

— Этак придешь, а они уже деревянными мечами в атриуме фехтуют, — хохотнул Квинт.

— У него ж дочь, — также, на бегу, отозвался кто-то еще из ребят, слышавший торопливый разговор.

— И что? Гайя туда же наведывается! — вмешался еще кто-то, занимая свое место в строю. — Так что мечей не избежать у девчонки в игрушках.

Ренита присела на скамейку, сложив на животе руки и еще раз переживая подробности кошмарного сна. Она так отчетливо видела, ощущала этот бой Гайи в далекой Испании, что не могла отделаться от мысли, что это произошло на самом деле. Она встряхнула головой, закручивая волосы в пучок, и заставила себя осознать, что виделась с Гайей накануне, когда она буквально пинками привела молодого воина с тренировки — парень получил сильный ушиб, но не хотел в этом признаваться, чтобы не пропустить боевой выезд, свой первый в этой когорте.

— Есть самоотверженность, когда действительно надо забыть о собственной боли. А есть ослоумие, — сурово отчитывала бойца трибун Флавия. — И ты разве не понимаешь, что с такой ногой можешь оказаться медленным, можешь оступиться. И тем самым подставишь своих же под стрелы. Им придется тебя вытаскивать вместо того, чтоб дело делать. И твоего клинка в бою не досчитаются.

— Но с такой ерундой, — оправдывался декурион, недавно переведенный в спекулатории из маршевого легиона, вставшего под стенами города на переформировку.

— Гайя, ты можешь быть спокойна и возвращаться к своим делам, — вмешалась тогда Ренита, тщательно вытирая вымытые руки. — Я объясню доблестному декуриону, что его здоровье не является его личным делом. И приложу все силы, чтобы вернуть его в строй как можно скорее.

Ее голос заставил вздрогнуть воина, еще не привыкшего к мысли, что и трибун, и военврач могут оказаться женщинами, к тому же такими строгими и решительными. Он перевел взгляд своих светло-ореховых, очень ясных и чистых глаз с одной на другую, вздохнул и послушно вытянул ногу с растянутым коленом.

Ренита спохватилась — раз Гайя все же не уехала на самом деле в Испанию, значит, где-то здесь. И не грозит ли ей беда? Женщина часто наталкивалась при чтении на сюжеты о вещих снах, в которых простые люди получали предостережения от богов. Она содрогнулась — не был ли ее сон про гибель Гайи предостережением, ведь иного конца для подруги-воительницы Ренита и представить не могла. Она знала, что и сама Гайя бы согласилась погибнуть так — в борьбе за счастье и покой Рима, и именно в бою, а не в старости от навалившихся недугов.