Невеста смерти

Губы у нее были теплыми и влажными, и поцелуй вышел коротким и неожиданным для них обоих. Забыв обо всем на свете, девушка сделала шаг вперед, и в тот миг, когда тела их соприкоснулись, Маркета залпом выпила запах чистой кожи и волос Хорчицкого.

Из соседнего отделения донесся громкий голос Люси, и ее дочь моментально отпрыгнула назад и поправила платок. Щеки ее горели.

– Идем, слечна. – Мужчина осторожно тронул ее за плечо. – Проводи меня к бочке.

Пока Маркета вела пражского гостя к бочке, головы всех прочих купальщиков поворачивались ему вслед. Высокий, мускулистый, он шел с изяществом и гибкостью, выдававшими годы службы при пражском дворе. Никто не признал в нем бедного, нескладного мальчишку, выросшего в стенах монастыря иезуитов, находившегося лишь в четверти мили от бани.

В соответствии с обычаем, распространенным по всей Южной Богемии, посетители бани пани Пихлеровой не разделялись по признаку пола – мужчины и женщины сидели в деревянных бочках по соседству, группируясь по интересам. Пивовары часто предпочитали отмокать рядом с хозяином таверны, чтобы поговорить об эле и вообще о делах, лавочники жались к поставщикам, а зеленщики – к крестьянам, часами засиживавшимся в бочках после тяжелой работы в поле.

В этот день дочь цирюльника и элегантный молодой человек из Праги образовали собственную группу.

Маркета пододвинула к бочке табурет, чтобы Якоб мог подняться и самостоятельно спуститься в воду.

– А-а-а-а… – выдохнул он, закрывая глаза и по плечи погружаясь в горячую воду.

– Маркета!

Люси уже спешила к ним с озабоченным видом и ведром в руке.

– Как это ты так быстро справилась? – сердито проворчала она. – И что, вымыла нашего гостя? Ему было… приятно?

Девушка только начала шевелить губами, как на вопрос хозяйки ответил сам гость:

– Ваша дочь, пани, доставила мне огромное удовольствие. Обслужила даже лучше, чем банщицы в Праге. У нее руки богини. Ничто не принесет мне большего наслаждения, за исключением одной вещи: ужина в ее обществе. Принесите нам хлеба, сыра и эля – на двоих. Я хочу закончить наш с Маркетой разговор.

Уставившись на незнакомца с открытым ртом, Люси сначала только кивнула и лишь потом, придя в себя, сбивчиво добавила:

– Да, господин. И пирог. Я принесу вам пирог.

Маркета посмотрела на человека в бочке.

– Я не могу ужинать с вами, – прошептала она. – Я работаю. Мне надо работать.

– Я заплачу за то время, что вашей дочери не будет, – донеслось из бочки. – И заплачу хорошо, пани.

– Значит, хотите поговорить? – уточнила Люси, подбоченившись. – И только?

– У меня вода остывает. Принесите горячий камень. А потом – прохладительного для двоих, – попросил Хорчицкий.

Не зная, как быть и что делать, Маркета опустилась на табурет и прошлась взглядом по старым просмоленным бочкам, изрядно потрескавшимся снаружи за несколько десятилетий службы. Старое дерево пахло свежей лавандой и речной водой.

– Ты, наверное, знаешь Аннабеллу? – спросил голос из бочки.

– Да, господин, – отозвалась молодая банщица. – А вы тоже ее знаете?

– Конечно. Добрая целительница Чески-Крумлова… – усмехнулся Якоб. – Она прекрасно разбирается в травах и снадобьях. Я знаком с нею чуть ли не всю жизнь.

– У нее есть Книга Парацельса.

– Знаю. – Голос утонул в плеске воды – вероятно, личный врач короля устраивался поудобнее.

Тем временем Дана и Катя принесли гладко оструганную доску, чтобы положить ее поперек бочки. За ними последовала Люси с тяжеленным подносом, нагруженным едой и двумя глиняными кружками эля. От жары, спешки и усилий ее пухлые щеки еще больше раскраснелись.

Доска слегка прогнулась и заскрипела под весом доставленного угощенья.

– И, пани, положите камень погорячее, – распорядился Якоб.

Старшая Пихлерова привычно махнула Маркете, но гость покачал головой.

– Нет-нет, она моя гостья и останется рядом со мной. И не беспокойтесь, пани, я хорошо вам заплачу – за обслуживание.

Маркета отвернулась, пряча улыбку, и огляделась – разговоры стихли, и все вокруг смотрели только на них.

Так продолжалось еще целый час. Никто не проронил ни слова: все лишь слушали королевского лекаря и банщицу, которые обсуждали настои, травы, кровопускание и прочие методы исцеления. Говорили они и о предстоящем публичном препарировании человеческого тела в Праге, честь совершить которое была предоставлена самому Яну Есениусу. Маркета доказывала пользу от уравновешивания телесных жидкостей посредством кровопускания, Якоб же считал этот метод жульничеством и обманом.

– Так вы не верите в галеновские гуморы? – спросила девушка, поднимаясь с табурета и заглядывая в бочку. Раззадорившись, она напрочь забыла свою недавнюю застенчивость и робость.

– Шарлатанство, – ответствовал Хорчицкий, поднося к губам кружку с пивом. – Тайна медицины – химия. Я – ученый, а не чародей. У себя в лаборатории я получаю лекарства из трав, корней и цветков. Выделяю целебные минералы из камней, воды и почвы и исцеляю пациентов, не забирая у них кровь.

Его собеседница сердито насупилась, не зная, что и думать о человеке, откровенно высмеивавшем то, чем всю жизнь занимался ее отец.