Невесты Аллаха; Лица и судьбы всех женщин-шахидок, взорвавшихся в России

Я, конечно, не могу с точностью швейцарских часов указать время следующего теракта и следующую «невесту Аллаха». Но могу с малой погрешностью ткнуть пальцем в одну из знакомых мне чеченских женщин, с которой завтра может случиться беда. За ней могут прийти в любой момент. И она пойдет.

В следующий раз, когда на воздух взлетит очередная женщина, вглядитесь в ее лицо: не она ли нашла своих детей потрошеными? Не она ли хоронила мужа заживо?

Не она ли пришла к нам напомнить о том, что для нее уже все кончилось…

«Я захотела умереть, увидев сыновей такими» — Яхаугурчиева

Скажу честно: Яха — не ангел из поднебесья. Во время войны она торговала в Грозном оружием. Через нее можно было нелегально купить автомат, гранату и ту же взрывчатку.

Яха осталась одна, без мужа, и ей надо было как-то кормить шестерых сыновей. Ее дети пошли по ее же стопам. Оборванные, грязные, голодные волчата — они промышляли воровством и разбоем. Жили на улице.

Беда пришла откуда и ждали. Одному из ее сыновей — 13-летнему Альберту — какой-то боевик заплатил 100 долларов за то, чтобы он подошел к милицейской «шестерке» и застрелил сидящих в ней двух чеченцев-участковых.

Волчонок, я же говорю: взял деньги, подошел и выстрелил. Наповал. В упор.

Этот выстрел надо считать точкой отсчета гибели Яхи, ее детей и их будущего.

12 марта 2002 года пацаны Угурчиевы выходили из подъезда родного дома по ул. Дьякова, 16. Мальчишек ждали люди в черных масках. Скрутили, и младших — 14-летнего Абдула, 13-летнего Тимура и 12-летнего Альберта — посадили в машины с тонированными стеклами. Люди говорили как на русском, так и на чеченском языке.

26 марта их троих нашли в Шелковском районе Чечни: какой-то пастух видел, как мешки с трупами скинули с вертолета.

В мешках были Яхины сыновья. Точнее, то, что от них осталось.

Вскрытых, с пустой брюшиной и толстыми швами от паха до шеи.

На это невозможно было смотреть. С ожогами, синяками, с разбитыми носами, выпотрошенные — трое мальчиков Угурчиевых.

Ну ладно — месть. Это война, это Чечня. Я еще могу это как-то понять. Как и то, что голодный волчонок, озлобленный на людей в форме, стрелял ПО ЧЬЕМУ-ТО заказу.

Накажите. Посадите. Вы же взрослые, мать вашу так.

Но кишки зачем вынимать? А печенку? А селезенку? А сердца этих троих мальчишек — они где?

Что с ними сделали?

Один из братьев Угурчиевых

Почему пацаны — пустые?! Почему — зашитые мастерским хирургическим швом?!

Кто учинил эту страшную провокацию?

Кто подкинул этих детей обратно, зная, что все чеченцы, увидевшие ЭТО, никогда не смогут ЭТО простить и забыть?

Яха Угурчиева, увидев своих сыновей ТАКИМИ, поседела. Мать разве может такое пережить?

Я нашла оставшихся трех братьев Угурчиевых в лагере беженцев в Ингушетии. Прожив после гибели младших братьев на кладбище месяц, они нашли приют у… людей Аслана Масхадова.

Те дали им облезлую каморку и защиту от МВД и военных. Масхадовские правозащитники держат их как живое свидетельство зверств российских военнослужащих: демонстрируя журналистам следы пыток на их телах.

Старший — Адам — сидел передо мной в сентябре 2002-го ни живой, ни мертвый. Человек без будущего.

— Я не знаю, зачем живу, потому что в моей жизни нет смысла и надежды. У меня осталось только одно — месть. Я знаю, кто сдал моих братьев русским. Его зовут Абу-Бакар, он из Ленинского РОВД. Он в отместку сдал моих братьев русским. Они сразу не разобрали, кто есть кто, поэтому взяли всех троих. Братья же погодками были. Я живу только тем, чтобы найти и убить этого Абу-Бакара. Мать? Она умерла еще в тот день, когда увидела моих братьев потрошеными. Как цыплят. Она гладила их лица и повторяла: «За что так?». У нас ничего уже нет — ни дома, ни семьи, ни матери, ни братьев. Мы живем только для того, чтобы умереть.

Второй брат

Глаза Адама вспыхивали, когда он говорил о мести, и тут же гасли.

Увидев фотографии вскрытых и зашитых мальчиков, я поняла, чего нужно ждать.

— Где их мать? Где она — Яха?

— Она в Дагестане, — туманно ответили мне люди, давшие кров старшим мальчишкам.

— А что она там делает?

Мнутся. Юлят.

— Ну, ей надо прийти в себя после всего.

Позже я узнаю: Яха Угурчиева, женщина примерно 45–50 лет, после убийства сыновей так и не смогла оправиться от горя. Поседела. А несколько месяцев спустя начала сохнуть и желтеть. «У нее нашли онкологию», — по секрету сказали мне.

После этого Яха куда-то исчезла. И вывезли ее из Чечни люди из джамаата. Уехала она то ли в Баку, то ли в Дагестан.

Я тут же вспомнила Айзу Газуеву, на которую, «узнав, КАК погиб ее муж, словно коршуны набросились люди из джамаата».

Эти люди рыщут по Чечне в поисках таких, как она. И ничего просто так не сделают. Не приютят ее сыновей, не устроят ей выезд в спокойное место, не будут показывать фото ее выпотрошенных детей на конференции правозащитников за границей.

Я спрашиваю саму себя: где сейчас Яха, которой уже действительно нечего терять? К чему готовят ее? И когда она придет к нам — чтобы напомнить о своих сыновьях?

Третий брат