Инга посмотрела на меня с насмешкой:
— Значит, ты все-таки что-то такое представляла… А можно полюбопытствовать, что именно?
На что это она намекает? Я даже испариной покрылась, как будто меня застукали за чем-то неподобающим.
— Да пошутила я, пошутила, — Инга не стала дожидаться реакции с моей стороны, — это я так…
А «Пеликан» в той стекляшке, видишь? — Инга ткнула пальцем в темноту. — Там когда-то детское кафе было, говорят.
Да уж, в этой стране не соскучишься, даже если сильно захочется. Что там ни говори, а перепрофилировать детское кафе в кабак с мужским стриптизом — это по-нашему!
А Инга неожиданно пригнула голову и перешла на полувнятный шепот:
— Короче, так… Если ты еще не передумала, то вход с торца… Я буду ждать тебя в квартале отсюда, у автобусной остановки…
— Почему в квартале? — Я слишком медленно соображала.
— Потому что так будет лучше, — туманно изрекла Инга.
— Почему так будет лучше?
— Потому что лучше, — упрямо стояла на своем Инга. — Если хочешь идти, то иди, а не хочешь, поедем обратно. Тут нельзя парковаться, — отрезала она.
Я приоткрыла дверцу и поежилась, не от холода, нет — на улице, чай, какое-никакое, а лето, — а от дурных предчувствий.
— Ну топай, топай, — поторопила меня Инга. И я опустила ноги на землю, на девяносто девять целых и девять десятых процента уверенная, что делаю не то, не то, совсем не то… Что качусь под откос, как сошедший с рельсов поезд, и это началось со мной не сию минуту, а раньше, когда я согласилась по-тихому избавиться от Юрисова трупа, вместо того чтобы сразу же позвонить в милицию. Может, хотя бы сейчас дать задний ход, вернуться в машину и… Вот именно «и»! Что дальше? Вот то-то и оно.
И все же я обернулась и бросила тоскливый взгляд на удаляющийся Ингин «мере», который очень скоро скрылся за поворотом. Как она сказала: возле остановки в квартале отсюда? Это же близко, совсем близко, три минуты, и я снова буду сидеть на кожаном сиденье. Я было и впрямь рыпнулась прочь от расцвеченной огнями стекляшки, но тут в двух шагах от меня остановилась иномарка, из которой выбрались две дамочки, обе в чем-то шуршаще-серебристом. Та, что повыше, с рыжими кудрями, небрежно поиграла брелоком от ключей зажигания, машина дважды пискнула: дескать, так точно. А Инга, между прочим, сказала, что здесь парковаться нельзя!
Дамочки, как выяснилось через минуту, имели намерение провести вечер в «Пеликане». Я поняла это из их разговора, хотя и не сразу. Так вот, пока высокая с рыжими кудряшками управлялась со своей тачкой, вторая, коренастая пампушечка, увлеченно порылась в сумке, извлекла нечто и, запрокинув голову, насыпала в рот какой-то ерунды с ментолом. Если судить по запаху.
— Как ты думаешь, у Игорька автомат настоящий или игрушечный? — невзначай поинтересовалась она у рыжей дылды.
— Дура, что ли, — басовито отозвалась дылда, — конечно, ненастоящий.
— А то, что в штанах? — хохотнула приземистая пампушка. — Тоже накладное?
Они дружно заржали и, покачивая бедрами, двинулись к стекляшке. О каком таком автомате они говорили, я не поняла, но их скабрезные шуточки насчет того, что находится в штанах у какого-то Игорька, меня покоробили. Ну и публика! И с этими хабалками мне придется провести вечер! Ну, Инга, ну, Инга, спасибо, удружила. Я еще не знала, что меня ждет в самом «Пеликане», могла только предполагать и мысленно готовиться к самому худшему. И все равно оказалась не готова. Совершенно не готова.
А теперь по порядку. Чтобы не загружать вас лишней информацией, опущу переживания и колебания, непосредственно предшествовавшие моему первому шагу на стезю порока, которую, вне всякого сомнения, олицетворял собой ночной клуб «Пеликан». Делаю я это не из ложной стыдливости, просто боюсь утопить вас в бурном потоке неконтролируемых эмоций. Короче, с этого момента только голые факты, причем голые — в прямом смысле слова.
Итак, «Пеликан» — это всего лишь помещение средних размеров, плотно заставленное столами и стульями, слева от входа — бар, прямо по курсу — крошечная сцена с бархатным задником, посреди сцены — высокий металлический стул, не иначе для Гулливера. Что еще? Ну., по стенам лампочки, вроде елочных гирлянд, и все время мигают, а над сценой крутится серебряный шар. И музыка, почти заглушаемая пчелиным гулом сидящей за столами публики.