Невезуха на все сто

Веранда была пуста, а Буян по-прежнему загорал поперек тропинки. Я попробовала завязать с ним неформальный контакт, скормив ему остатки чипсов. Буян отнесся к моей затее благосклонно, хотя того, что я высыпала из полупустого пакетика, было явно недостаточно.

— Хорошая, хорошая собачка, — залебезила я перед кобелем и предприняла робкую попытку почесать его за ушком.

Буян не возражал. Надо же, какая добродушная псина, ничего общего с хозяевами. Согласитесь, просто удивительно, что Соня и Толя держат такую бесполезную, с куркульской точки зрения, собаку.

В дом идти мне совершенно не хотелось, и я от нечего делать занялась обследованием прилегающей к «Броненосцу „Потемкину“ территории, достаточно обширной, между прочим. Буян трусил со мной рядом, время от времени громко позевывая и в порядке устрашения мух клацая зубами.

Участок был довольно обширным. Хватило и на грядки, и на клумбы, и на дикорастущие сосны у забора. Мне не терпелось посмотреть на пресловутые «иллюминаторы» в подвале. Таковые действительно имели место, но с улицы их не разглядеть, только со стороны двора. Кстати, с тылу дом еще оставался почти в первозданном виде. В смысле, следов недавнего ремонта здесь было поменьше. Зато наблюдались следы прокладываемой канализации — длинная траншея тянулась через весь участок и уже подступала к задней стене дома.

Внезапно Буян насторожился и навострил свои лохматые уши. Прямо над нашими с Буяном головами кто-то жалобно запищал. Мы с Буяном переглянулись, а писк повторился и стал еще жалобнее прежнего.

Это на чердаке, сообразила я не без подсказки Буяна, который бросился к приставленной к дому деревянной лестнице, упиравшейся в небольшое чердачное окошко, и залаял, оглядываясь на меня. В круглых Буяновых глазах застыл немой упрек: чего, мол, бездействуешь? Еще гомо сапиенс называешься!

Я еще немного послушала жалобное пищание и, плюнув на всяческие предосторожности, стала взбираться по лестнице. Не без труда просунулась в довольно-таки узкое чердачное окошко и сразу расчихалась. Пылища там была неимоверная, а еще духота и темень. Попробуй-ка разбери, кто тут пищит. Пришлось немного подождать, пока глаза привыкнут к полумраку. А уж когда это произошло, я увидела большую пушистую кошку, свернувшуюся калачиком у проходящей посреди чердака печной трубы. Кошка тоже увидела меня и зашипела.

— Киса, киса, — стала я задабривать ее.

Кошка зашипела еще громче, встала и выгнула спину.

Тут же выяснилась причина столь нестандартного кошкиного поведения: у ее лап в куче стружек барахтались, задирая розовые носики, крошечные слепые котята. Их было много, по крайней мере я насчитала шестерых. Но писк доносился откуда-то сбоку. Приглядевшись, я обнаружила еще одного котенка, отползшего довольно далеко от своих собратьев и рисковавшего провалиться в щель между чердачным перекрытием и железной кровлей.

— Ну вот, еще одна мать-героиня, — усмехнулась я и отправилась спасать мурзика-экстремала. Сунула его кошке под бок, а та еще немного пошипела и плюхнулась в опилки, прикрыв собой котят.

— Так-то лучше, — одобрила я ее поведение. Теперь, когда я выяснила причину долетавших из-под свежеотремонтированной крыши звуков, мне можно было со спокойной совестью спуститься на грешную землю. Что я и собиралась сделать, напоследок окинув чердак рассеянным взглядом. Именно так на глаза мне и попалась та коробка из-под телевизора, доверху набитая то ли книгами, то ли журналами. Я протянула руку и наугад вытащила из коробки большой альбом для фотографий, обтянутый бордовым бархатом. Теперь таких уже не найти, помню, у моих родителей был точно такой, с пожелтевшими от времени снимками и трогательно-наивными подписями типа: «Не забывай цветущий май».

У меня был большой соблазн полистать этот альбом, но я его преодолела. Та фотография сама вылетела и упала к моим ногам. Разумеется, я ее подняла, ну и посмотрела, конечно, что там на ней. Просто так посмотрела, без какого-либо расчета, можно сказать, машинально. А фотография была очень старая, во всяком случае, в альбоме моих родителей я не видела ничего подобного, и запечатлен на ней был благообразный старик с хорошим породистым лицом, на котором читалось благородство и чувство собственного достоинства. Собственно, только благодаря этому я и заключила, насколько древний этот снимок: ну не встретишь сейчас человека с подобным выражением, они уж давно перевелись, все подчистую, еще в семнадцатом году. На фотографии была подпись, сделанная красивым, почти каллиграфическим почерком:

«Зоя — это твой дедушка. Никогда не забывай, что ты Тизенгаузен — Ке…».

— Эй, что это вы тут забыли? — раздалось за моей спиной.

Глава 17