Невидимка

Невидимый остановился и задумался. Кемп тревожно посмотрел в окно.

— Да, сказал он. Продолжайте.

XXII

В магазине

— Итак, в январе прошлого года при начинавшейся вьюге, — вьюге, которая могла меня выдать, если бы я остался под нею, усталый, озябший, больной, невыразимо несчастный и только на половину убежденный к своей невидимости, — вступил я в новую жизнь, к которой присужден теперь навеки. У меня не было пристанища, не было никаких средств и никого в целом мире, кому я мог бы доверяться. Раскрыть тайну — значило бы погубит себя: сделать себя простою редкостью и предметом любопытства. Тем не менее я уже подумывал подойти в какому-нибудь прохожему и просить о помощи. Но я слишком ясно понимал, каким ужасом и грубою жестокостью будут встречены моя слова. На улице я не составлял никаких планов будущего. Единственным моим желанием было укрыться от снега, закутаться и согреться, — тогда уже можно подумать и о будущем. Но даже для меня, невидимого человека, ряды лондонских домов стояли запертые, непроницаемые и неприступные, как крепости. Я видел ясно перед собою только одно: холод, бесприютность и муки ненастной ночи. Но тут мне пришла блестящая мысль. Я повернул в один из переулков с Гоуэр-Стрита в Тотенгам-Корт-Род и очутился рядом с «Омниумом», этим огромным заведением, где ведется торговля всевозможными товарами, — вы его знаете, — мясом, сухой провизией, бельем, мебелью, даже масляными картинами; это громадный лабиринт разнокалиберных магазинов скорее, чем один магазин. Я думал найти двери открытыми, но они были затворены. Пока я стоял, однако, на широком подъезде, к нему подкатила карета, и человек в мундире, — вы ведь их знаете, еще «Omnium» на шляпе, — отворил дверь. Я юркнул в нее, прошел первую лавку, — отделение перчаток, чулок, лент и всякой всячины в этом роде, — и очутился в более просторном помещении корзин и плетеной мебели. И тут, однако, я не чувствовал себя в безопасности: было очень людно; я с беспокойством начал шнырять всюду, пока не напал на огромное отделение в верхнем этаже, сплошь заставленное кроватями.