Невидимой нитью

Хью вскинул голову. В дверном проёме, как всегда опираясь на палку, замерла бабуля. Зоркий взгляд застыл на голой груди внука… Всё-таки приковыляла. Сейчас что-то скажет.

– Ты опять одна ходишь по лестнице? – Хью выпрямился, опережая едкую реплику.

– Твой телефон недоступен.

– Если ты однажды рухнешь с лестницы и сломаешь ноги, я найму тебе самую гадкую, желчную сиделку, какую смогу найти. Устрою кастинг.

Блеклые глаза сузились, рапирами полоснули по телу. Она же наверняка чувствует напускное. Должна. Всегда чувствовала.

– Что с телефоном, Хьюго? – на сиделку не повелась. Ожидаемо. – И с одеждой? Ты так быстро выбегал из чьей-то спальни, что забыл одеться?

– Телефон утонул.

– В море?

Проницательность зашкаливает. Хью картинно закатил глаза, скрестил руки на груди.

– В ведре. Я делал уборку, разделся, утопил телефон. Что тебе от меня надо?

Фальшь слов отдалась горечью на языке. Но лучше так. Пусть она поверит, что всё нормально, пусть не думает о Майе плохо. Почему-то это кажется важным. Только Хью может думать о ней плохо. Другим нельзя. Даже бабушке. Однако старая леди промолчала. Медленно покрутила головой, осмотрела бар. Очевидно, оценила работу уборщика. По крайней мере здесь врать не пришлось.

– Ладно… – наконец, проговорила она, и острый взгляд вернулся к лицу Хью. – Вынеси стул на крыльцо, я хочу посидеть на солнце в последний тёплый день.

Пронесло. Он разомкнул руки, снова опёрся ладонями о столешницу.

– С чего ты взяла, что последний? Небо чистое.

– Суставы, Хьюго, суставы. Небо может врать, а суставы – нет.

* * *

Капли стучали по окну, собирались в ручьи, стекали на тротуар, а оттуда водопадами убегали в сливы. Жара, безраздельно сидевшая на троне последние несколько дней, была свергнута и убита.

Суставы не врут.

«Страдивариус» на сцене минут десять выдавали некий забористый экспромт. На смычке Кристиана уже даже порвалось несколько струн, и теперь они болтались одинокими, выбившимися из причёски волосками. Крис не впечатлялся. Продолжал выпиливать мотив, притопывая ногой, а публика хлопала в такт.

Хью отбросил под стойку новый мобильник, подошёл к окну и распахнул створку. Воздух, пахнущий мокрой пылью, ворвался в бар, обдавая кожу вечерней прохладой. Хью глубоко втянул носом этот запах. Взглянул на прыгающую в свете фонарей рябь на лужах. Наконец-то. Тепло – это прекрасно, однако организму, не привычному к жаре, проще перенести холод и ревматизм.

Он перевел взгляд на собственную руку. Левую. На левый согнутый мизинец. Палец начал необъяснимо ныть примерно с обеда, и теперь стало ясно, почему. Хотя сустав там и не поврежден, старая рана в солидарность с бабушкиными больными костями весь день предупреждала о дожде. Хью сжал пальцы в кулак, накрыл правой рукой. Сильно потёр фалангу мизинца. Наверное, именно так подкрадывается возраст. Завтра тридцать шесть. Уже не «немного за тридцать», а «что-то около сорока». Что он имеет к этому возрасту? Ладно, имеет, может быть, и достаточно по меркам достижений. Однако… однако…

Скрипка за спиной взяла пронзительную ноту и замолчала. Гитара Боба вслед за ней сделала пару финальных закругляющих аккордов и пальцы музыканта сорвались со струн. Зал заполнился аплодисментами. Хью оторвал взгляд от мокрого пейзажа, снова развернулся к людям. Веселым, радостным, довольным. Кое-где пьяным. «Страдивариус» давно облюбовали «Чёрную кошку», публика уже была прикормлена их выступлениями, многие шли сюда специально за ними. Вот в общем-то одно из достижений, приобретенных к тридцати шести. Полный бар народа. Бар Хью.

И неважно, что в других сферах жизни как-то пусто.

Или же это всё предосенняя депрессия и скоро пройдёт.

– Ну что, ребята? – гитара-Боб сложил руки на инструменте, подпёр подбородок кулаком. – Сыграть что-нибудь еще, или кто-то другой хочет выступить?

– Жги! – вырвался из толпы низкий вопль.

Кристиан, который в это время наматывал на кулак порвавшиеся на смычке струны, звучно хохотнул и рванул их на себя.

– Ну ла-адно, – протянул Боб.

Хью закатил глаза, привалился бедром к стойке и скрестил руки на груди. Можно подумать, и Крис, и Боб ожидали какого-то другого ответа. Их редко кто-то выгонял. Новички стеснялись выталкивать со сцены уже прижившихся музыкантов. Хотя, если бы они спросили разрешения у самого Хью, он дал бы дорогу юным (и не очень) дарованиям. Среди таких часто скрываются будущие профи.

Крис откашлялся, выбросил в лежащий на полу футляр оторванные струны и пристроил скрипку на плечо. Боб обхватил гриф, приготовился играть. Парни переглянулись, подали друг другу какой-то знак. И по бару тонкой ниточкой поплыл меланхоличный скрипичный запил… Губы Хью изломились в ухмылке. Прямо в такт настроению. Они как знали, что выбирать.