Невидимые

***Стоокая ночь. Электричества нет.Зверь черный — мохнат, многоног —твердит, что свобода — погашенный свет,а время — гончарный станок.В ответ я смотрю в нехорошую тьмуи, кажется, не возражаю ему.Язык его влажен и красен,блистающей сажей окрашена шерсть,два уха, а лап то ли семь, то ли шесть,и лик лупоглазый ужасен.Хвостатая ночь. Электрический пыл.Зверь белый по имени Бытьтвердит, что вовек никого не любил,и мне запрещает любить.

Зверь белый, светящееся существо,широкие крылья длинны у него,и очи горят фонарями.Не шли мне их, Господи — сажа ли, мел,я отроду умных бесед не умелвести с молодыми зверями.Затем мне и страшен их древний оскал,что сам я, зверь темных кровей,всю жизнь, словно чашу Грааля, искалневедомой воли твоей.Неужто ус, коготь, и клык, и резец —гармонии горькой ночной образец,поведай мне, отче и сыне!Наследники праха, которым немил,агатовый космос и глиняный мир,о чем вы рыдаете ныне?

***Бледнеет марс, молчит гомер, лишь слышится окрест:я не флейтист небесных сфер, я ворон здешних мест,ладья в пучине давних вод, лепечущих о том,что все, как водится, пройдет рекою под мостом.А где иные голоса? Кто ныне учит нравступенчатого колеса в обрывках скользких трав,сих выщербленных жерновов, заржавленной оси?Крутись, скрипи, бывай здоров, пощады не проси —мели о свете за рекой, емеля, друг-простак,посыпав пыльною мукой свой шутовской колпак…

***

…я там был; перед сном, погружаясь в сладкийбелоглазый сумрак, чувствовал руку чью-тона своей руке, и душа моя без оглядкиуносилась ввысь, на минуту, на две минуты —я там был: но в отличие от Мохаммадаили Данта, — ягод другого поля —не запомнил ни парадиза, ни даже ада,только рваный свет, и нелегкое чувство воли.А потом шестикрылая испарялась сила,умирала речь, запутавшись в гласных кратких,и мерещились вещи вроде холста и мыла,вроде ржи и льна, перегноя, дубовой кадкис дождевой водой. Пахнет розой, грозою. Чудо.Помнишь, как отдаленный гром, надрываясь, глохнет,словно силится выжить? Сказал бы тебе, откудамы идем и куда — но боюсь, что язык отсохнет.

***На окраине тысячелетия,в век дешевки, все тот же завет —что участвовать в кордебалетеи клоунаде на старости лет!Оттого ни купцом мне, ни пайщикомне бывать — улыбаясь сквозь сон,коротать свои дни шифровальщиком,долгим плакальщиком и скупцом.И с нетрезвою музой, затурканнойпобирушкою, Боже ты мой,сошлифовывать влажною шкуркоюзаусеницы речи родной…