Невидимые голоса

В Ленинград мой папа приехал учиться на архитектора. А выучившись, решил доказать своей новой, до конца не принявшей его семье и, наверное, в первую очередь себе, на что способен татарский мальчик из глубокой деревни, до начального класса школы не разговаривавший по-русски. Разорвать все мыслимые и немыслимые национальные и религиозные шаблоны, начав проект по восстановлению православного храма в центре города.

О, как я люблю эту особую касту истинных нигилистов – с лукавой улыбкой они будут небрежно убеждать вас, что они атеисты, а по ночам фанатично распечатывать на стареньком принтере сертификаты на владение именными кирпичами в закладке стен храма.

Золотые купола церкви уже много лет встречают меня издалека на подъезде к моему родному городу.

Каждый раз, когда я стою на пороге храма, восстановленного моим отцом, я чувствую бессмысленный холод сложенного на его ступенях оружия – здесь наконец подписан пакт о перемирии доблестными бойцами обоих, таких уже родных мне фронтов.

Каждый раз, когда я стою на пороге храма, восстановленного моим отцом, я поднимаю голову к небу и задаю немой вопрос: «Бабушка, ты слышала, как мой отец стучался в твое сердце? Кындык-кындык…»

Яна Москаленко

Автоблокиратор

«Мы обладаем некоторыми априорными знаниями, и даже обыденный рассудок не обходится без них».[1]

– Вот же мудак.

Мы лежали на кровати валетом. Пяточки к макушке. Алена чесала шерстяным носком мою руку, а я складывала ей на коленки – листочек за листочком – «Критику чистого разума». Решила прочитать заранее (на пару лет заранее), замучила Аленин принтер. Принтер пыхтел-пыхтел и сдох где-то на трансцендентальной диалектике.

– Что там?

Одно из двух – автокад завис или Антон накосячил. И то, и то случалось регулярно.

– Нет, а почему он тусуется, а мы дома сидим?

Все-таки Антон. Была суббота, и Аленин парень уехал на день рождения. Мы остались дома, выходные тянулись вяло, занудно, а уже в понедельник утром в школу. Меня передернуло. Автобус от Кузьминок снова увезет меня на целую неделю за МКАД, ближе к лесу – и начнется жизнь по расписанию, «живей сдаем телефоны» и «никакой болтовни на самоподготовке». Оставалось катастрофически мало времени, чтобы успеть немного погулять на свободе. От Канта, если честно, тоже укачивало, поэтому, когда Алена предложила пройтись, я согласилась.

TW: сексуализированное насилие

Мы напялили юбки, подвели глаза, и я достала мамины каблуки. «Маноло Бланик» были на размер больше и сваливались с пятки, но я решила, что и так нормально.

– Ты же новую аву хотела, так давай.

Я не умела позировать и чувствовала себя глупо, но новая страница ВК – как новая жизнь, и я терпела. Сентябрь был теплый, мы почти не мерзли в разлетающихся блузках и юбках, хотя уже стемнело. На площадке во дворе копошились редкие жильцы со своими мопсами, шпицами и пекинесами. Жильцы с маленькими детьми уже давно разошлись по домам. Мне одинаково не нравилось фотографировать и фотографироваться. Алена это знала, поэтому командовала.

– Перефоткай.

Потом мы решили, что с «Бриджит Джонс» должны идти шоколадка и мармеладные мишки, и пошли в магазин. Ближайший «Перекресток» находился всего в квартале от нашего дома.

На Бауманской в такое время обычно пусто, только изредка мимо проползали трамваи, треща рогатками. Еще гулко стучали каблуки – тук-тук – по неровному асфальту. Мы смеялись, включили музыку без наушников (не слишком громко) и были страшно довольны своей самостоятельностью.

Они шли навстречу по противоположной стороне улицы. Двое в черных куртках, высокие, сливающиеся с домами, но мы их сразу заметили. Мы поравнялись, а потом Двое прошли мимо, мы выдохнули и переглянулись. Никто ничего не сказал, но я почувствовала облегчение, в голове стало жарко и пусто одновременно. Вдруг Двое резко начали переходить на нашу сторону. Алена побежала первой. Я медлила. Все же нормально, не может такое происходить с нами. Где угодно – в телевизоре или новостной ленте, – но не здесь и не сейчас. За моей спиной громыхнули чужие шаги (чересчур близко), и только тогда я сорвалась.

Мне часто снились кошмары. Они были кристально жуткие, и меня вечно кто-то преследовал.

Каблуки скрипели, соскакивали, всё жаловались – тук-тук-тук. Мама меня убьет, если я их сломаю. Удивительно, как ясно и четко прозвучала в голове эта мысль. Я зацепилась за нее, как за маленький якорек, чтобы, наверное, не сойти с ума, не удариться в панику. Алена маячила впереди, я неслась следом, аккуратно перепрыгивая через ямки и рытвины, и все проговаривала про себя: нельзя ломать туфли. Я хорошо бегала, как-то даже выиграла районные соревнования. Каблук опять крякнул о камешек, кажется, на мгновение во мне что-то оборвалось. Хоть бы целые.