Невидимый человек

Ветеран мне подмигнул, и с отправлением автобуса поток речи продолжился. Наконец-то мы поехали, и, когда автобус вывернул на шоссе, огибавшее кампус, я в последний раз окинул его взглядом. Я развернулся и смотрел сквозь заднее окно, как он удаляется; солнце освещало верхушки деревьев, невысокие здания и ухоженную территорию. А потом колледж скрылся из виду. Меньше чем через пять минут кусочек земли, который для меня был лучшим из миров, исчез, затерявшись в дикой природе сельской местности. Какое-то движение у обочины привлекло мое внимание: я разглядел щитомордника, который, извиваясь, стремительно двинулся по серому бетону и исчез в железной трубе, лежащей у дороги. Глядя на быстро сменяющиеся картины природы, хлопковые поля и домики, я чувствовал приближение к неизвестности.

Мои попутчики готовились к пересадке; выйдя из автобуса, ветеран положил руку мне на плечо, окинул меня добрым взглядом и, как всегда, улыбнулся.

— Сейчас самое время дать тебе отеческий совет, — сказал он, — но я избавлю тебя от этого, поскольку, кажется, не прихожусь никому отцом, кроме себя самого. Наверное, лучше я дам тебе другой совет. Будь сам себе отцом, юноша. И помни, мир — возможность, но только сперва ее надо разглядеть. Ну и наконец: держись подальше от всяких мистеров Нортонов, а если не понимаешь, о чем я, то пораскинь мозгами. Прощай.

Я смотрел, как он пробивается вслед за Креншоу сквозь группу пассажиров, ожидающих пересадки: комичная приземистая фигура повернулась, чтобы помахать рукой, и вскоре исчезла за дверью краснокирпичного здания автовокзала. Наконец, облегченно вздохнув, я откинулся на спинку сиденья, но как только пассажиры заняли места и автобус возобновил движение, мне стало грустно и невыносимо одиноко.

Только когда мы проезжали сельский ландшафт Джерси, я взбодрился. Ко мне вернулись прежняя уверенность и оптимизм, и я взялся планировать свое пребывание на Севере. Работать буду в поте лица, служить своему боссу верой и правдой, чтобы он похвалил меня доктору Бледсоу. Накоплю деньжат и осенью вернусь культурным человеком, с нью-йоркским лоском. В кампусе, без сомнения, стану ключевой фигурой. Например, буду посещать городское собрание, о котором слышал по радио. Перейму выигрышные приемы публичной речи у ведущих ораторов. Научусь извлекать выгоду из новых знакомств. А когда буду встречаться с важными шишками, которым адресованы письма доктора Бледсоу, постараюсь проявить себя в самом выгодном свете. Говорить надо негромко, с изысканными интонациями, приветливо улыбаться и выказывать предельную учтивость; а также помнить: если он (то есть кто-либо из важных господ-адресатов) затронет незнакомую мне тему разговора (мне самому поднимать новые темы не пристало), буду улыбаться и кивать. Возьму за правило на каждую встречу являться в надраенных ботинках и в отутюженном костюме, с ухоженными волосами (без лишнего блеска), разделенными на пробор с правой стороны; с чистыми ногтями, побрызгав подмышки дезодорантом, — последнее особенно важно. Пусть не думают, что от нас от всех

дурно пахнет. Сама мысль о предстоящих знакомствах внушала мне ощущение искушенности, светскости; перебирая в кармане семь судьбоносных писем, я воспарил духом и порадовался своим перспективам.

Предаваясь этим мечтам, я рассеянно смотрел на проплывающий за окном пейзаж, пока не поймал на себе хмурый взгляд кондуктора.

— Приятель, следующая — не твоя ли остановка? — спросил он. — Если твоя, готовься заранее.

— Да, конечно, — сказал я и начал собираться. — А как мне добраться до Гарлема?

— Очень просто, — ответил он. — Все время на север.

Пока я доставал сумки и наградной портфель, все такой же блестящий, как в день баталии, кондуктор объяснил, как проехать на метро, и я стал пробиваться вперед.