Невидимый человек

Я сидел в белом кресле, жёстком и холодном, пока кто-то рассматривал меня сквозь прозрачный третий глаз, светящийся у него на лбу. Склонившись, он осторожно прощупывал мою голову и что-то приговаривал успокаивающим тоном, словно обращался к ребенку. Потом его манипуляции прекратились.

— Прими-ка, — произнес он. — Должно полегчать.

Я сделал глоток. Неожиданно все тело начало зудеть и чесаться. На мне новый комбинезон, странный, белый. Во рту разливалась горечь. Пальцы дрожали.

Тонкий голос с лобным рефлектором спросил:

— Что с ним?

— Похоже, ничего серьезного. Всего-навсего шок.

— Будем выписывать?

— Нет, для уверенности подержим пару деньков. Хочу за ним понаблюдать. Потом отпустим домой.

Меня уложили в койку, а надо мной по-прежнему ярко горел глаз, хотя незнакомец ушел. Было тихо, и я онемел. Смежил веки, но меня тут же разбудили.

— Имя? — спросил голос.

— Моя голова… — заныл я.

— Ага, можете назвать имя? Где живете?

— Голова… и этот пылающий глаз, — выдавил я.

— Глаз?

— Внутри, — сказал я.

— Отправьте его на рентген, — сказал другой голос.

— Голова…

— Осторожней!

Где-то загудел аппарат, и я проникся недоверием к мужчине и женщине, склонившимся надо мной.

Они держали меня крепко, и это жгло огнем, и поверх всего этого я непрестанно слышал вступительные аккорды Пятой симфонии Бетховена — три коротких, один длинный, вновь и вновь, разной громкости; я отбивался, вырывался, поднимался, но все равно лежал на спине, прижатый хохотом двух розовощеких амбалов.

— Ну-ну, тише, — твердо сказал один из них. — Все будет в порядке.

Подняв веки, я различил расплывчатые очертания двух девушек в белом, смотревших на меня сверху вниз. Третья, на расстоянии пустыни тепловых волн, сидела за панелью управления с катушками и циферблатами. Куда я попал? Откуда-то из-под земли доносился скрип механизма парикмахерского кресла, и с каждым звуком я как будто приподнимался все выше над полом. Передо мной замаячило чье-то лицо, которое не сводило с меня взгляда и бубнило что-то нечленораздельное. Вновь послышались гул и щелчки, похожие на разряды статического электричества, и меня вдруг будто бы расплющило между полом и потолком. Дикая сила одновременно терзала и спину, и живот. Вспышка холодного света обволокла мое тело. Меня колотило от сокрушительной мощи электрических разрядов, а в окружении живых электродов штормило, как аккордеон в руках музыканта. Легкие сжимались, как мехи́, и, когда возвращалось дыхание, я каждый раз вскрикивал в такт ритмичным импульсам.

— Проклятье… угомонись, — приказало лицо. — Мы пытаемся поставить тебя на ноги. Да замолчи ты!

Голос пульсировал ледяной властностью, и я затихал и старался унять боль. Ледяной тон властного голоса заставил меня успокоиться и не концентрироваться на боли. И тут я понял, что мою голову обхватил холодный металл, как обхватывает железный колпак голову сидящего на электрическом стуле. Я и кричал, и брыкался — все без толку. Люди были так далеко, а боль — здесь и сейчас. В круге света проявилось чье-то лицо, какое-то время испытующе посверлило меня взглядом и опять исчезло. Появилась рябая женщина с золотым пенсне на носу, а за ней — мужчина с круглым налобным зеркалом, по всей вероятности, доктор. Ну конечно, мужчина — доктор, а женщины — медицинские сестры: все понемногу вставало на свои места. Я в больнице. Здесь обо мне позаботятся. Их действия направлены на облегчение боли. Меня переполняла благодарность.

Я безуспешно пытался вспомнить, как здесь очутился. В голове пустота, словно у новорожденного. Возникло еще одно лицо в очках с толстыми линзами; этот очкарик удивленно моргал, будто впервые меня видел.

— Все в порядке, парень. Все хорошо. Немного терпения, — произнес невыразительный, безразличный голос.

Казалось, я ухожу; огни отдалились, как задние фары автомобиля, что мчится по темной проселочной дороге. А я не мог последовать за ним. Боль острым ножом резанула ключицу. Я корчился на спине, сражаясь с чем-то невидимым. Потом, через некоторое время зрение мое прояснилось.

Сидящий ко мне спиной незнакомец возится с тумблерами на панели управления. Окликнул бы его, но безумный ритм Пятой симфонии довел меня до изнеможения, а существо на стуле казалось таким безмятежным, таким далеким. Нас разделяла решетка из сверкающего металла, и я, вытянув шею, увидел себя не на операционном столе, а в каком-то укрепленном никелированными ребрами стеклянном ящике с откинутой крышкой. Почему я здесь?

— Доктор! Доктор! — крикнул я.