Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

Итак, на основании архивных источников и историографии советского и постсоветского времени можно реконструировать этапы государственной политики по музеефикации и мемориализации событий войны и ее музейного воплощения. Собственно, эта политики приобрела системные очертания спустя год-полтора после начала Великой Отечественной. До того партийно-государственное руководство посылало лишь ситуативные «импульсы», направленные на усиление агитационно-пропагандистской патриотической работы. Главным приемом этой работы в указанный период стала апелляция к патриотизму – причем впервые с 1917 г. – в неразрывной связи с дореволюционной историей. Тогда же государство вынужденно пыталось посредством «перестановки» акцентов разрушить многолетние устойчивые стереотипы массового сознания о внешних «друзьях и врагах». При этом нельзя не отметить, что уже в этот тяжелейший период война советского народа воспринималась как судьбоносное, достойное вечной памяти событие. Хотя документальное и предметное «обеспечение» этой памяти пока являлось делом профессиональной ответственности музейщиков, а не задачей государственной важности. И сотрудники музеев РСФСР, несмотря на колоссальные трудности, в большинстве своем эту задачу выполнили. С переломного 1943 г., после победы в Сталинградской битве, Наркомпрос и Управление агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) детализировали и обобщали подходы к музейной работе. В 1943–1945 гг. принимались важные, профессионально и ситуационно оправданные документы, систематизирующие сбор экспонатов – памятников войны, создание экспозиций и временных выставок, посвященных различным этапам войны, изменениям международных отношений, развивающие военное краеведение и т. д. Однако одновременно формировался «госзаказ» на глорификацию событий войны, создание «безупречного и безошибочного» образа власти, олицетворенной И. В. Сталиным, замалчивались трагические страницы военной истории – страницы, без которых в полной мере не понять и не прочувствовать цену великой Победы. «На нашу долю выпало быть свидетелями и участниками величайшей из войн, которые когда-либо вела Россия. Исход ее решает будущее не только нашей страны, но также Европы и всего мира. Темп жизни скор как никогда. Дела, события, впечатления быстро сменяются и, вытесняемые новыми, уходят в историю. Память – самое ненадежное хранилище сведений по истории. Жгучее “сегодня”, делаясь “вчера”, теряет в представлении свою яркость; постепенно оно блекнет, многое забывается. Сохранение материалов для будущей истории войны становится, таким образом, одной из важнейших задач наших историков как в центре, так и на местах»[83]

, – это несколько пафосное, но оттого не менее справедливое, заключение сделано выдающимся музейным историком в разгар Великой Отечественной, когда жгучая правда войны еще не стала остывшим, отшлифованным идеологией «вчера». Задача сохранения материализованной памяти о войне выполнена музейщиками России в той максимальной мере, в какой это было возможно, иногда с помощью власти, а порой – вопреки ей.

Глава II

Фронт без флангов

Эвакуация музеев

Внезапность и сила нападения гитлеровской Германии, сокрушительно быстрое продвижение вермахта по территории нашей страны потребовали колоссального напряжения всех сфер жизни СССР. И, увы, выявили системную неготовность к ней – как высших эшелонов власти, так и ее представителей в регионах. «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут… Это называлось: “Мы готовы к войне”… Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству…»[84] – записала Ольга Берггольц в дневнике в августе 1941 г. Пакт Молотова – Риббентропа «расслабил» политическое руководство страны, уверовавшее, что потенциальный грозный противник «замирен». К вторжению гитлеровских войск СССР оказался не готов ни стратегически, ни материально-технически, ни организационно, ни психологически. (Констатация этого трагического факта отражена как в официальных документах, включая материалы архива Минобороны, так и в исследованиях аналитического характера, дневниках и мемуарах.)[85] Ситуация в музейной сфере, увы, не оказалась исключением.