Невидимый град

— Я был на той стороне, в армии генерала Деникина, — ответил Шрамченко. — Сейчас я приехал затем, чтобы увезти вас. Надо торопиться, я ежеминутно рискую. «Там» у меня все оформлено для вас. — Он встал, почтительно вытянулся и сказал с отчаянной решимостью: — Я не смел раньше говорить об этом. Я был бессилен и почти уничтожен. Но сейчас я приехал… просить, Валерия Дмитриевна, просить вашей руки. Поедемте, вы спасетесь из этого ада, и мы будем счастливы!

Ляля грустно смотрела на Шрамченко и молчала. Ей было обидно за его напрасный порыв, почти подвиг, и больно ему отказывать, но она знала, что не любит и некуда ей уйти из своей жизни, такой, как она складывалась сама, не по ее воле. Почему она должна была ее терпеть — этого она не могла объяснить ни Шрамченко, ни себе самой.

Наталия Аркадьевна обняла и поцеловала Шрамченко. Тот все понял. Он опустил черную, коротко остриженную голову, постоял, потом по-военному повернулся на каблуках и исчез так же быстро, как появился. Я никогда ничего не узнала о его судьбе, как не могу сейчас даже вспомнить имени этого человека.

После появления Шрамченко Ляля часто стала возвращаться мыслью к пропавшей своей сестре Клавдии: «Наверно, она тоже „там“». Года через два они получили по рукам шедшее, все истрепанное письмо, в котором Клавдия писала: «Дорогие тетя Наташа и Ляля, пишу наспех, без особой надежды, что вы получите это письмо. Мы все живы. Мы бежали с Кавказа через море в условиях, о которых страшно вспоминать, и вот очутились в Константинополе. Перед тем отец перехватил и прочел письмо от N., которое ему открыло глаза. Я боялась, что с ним будет удар, до сих пор он не может мне простить прошлое. Да, это все уже прошлое… Следы N. потеряны и вряд ли найдутся. А жить надо, денег нет, мама стала разваливаться, отец только храбрится. Короче говоря, я вышла замуж за одного турецкого коммерсанта, очень богатого. Я с ним познакомилась на пароходе во время бегства… Он молодой, красивый, влюблен в меня. Понимаю, как вам тяжело, если только вы живы. Но решаюсь просить, если когда-нибудь узнаете об N., дайте мне знать любыми путями, какие найдете. Ваша всегда благодарная Клавдия». Это было последнее, что Ляля с матерью узнали в жизни о Клавдии.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Шкала радости

Длинная аллея золотых осыпающихся лиственниц вела мимо церкви и кладбища с родовыми княжескими могилами к дому. В одном из крыльев, соединявшихся с центральным зданием крытыми галереями, поселились дети и весь персонал санатория.

Ляле с матерью отвели угловую комнату, светлую, как фонарь, и оклеенную обоями, повторявшими забавную сцену борьбы мальчика, козла и собаки. Без сомнения, это была детская комната Трубецких.

Какие в их окна роскошные, отягощенные первым снегом заглядывали ели, какие утренние зори, какие вечерние закаты! Такое случилось впервые в Лялиной жизни, и много в этой встрече с природой таилось нового смысла.

Узкое было еще недавно одним из центров культурной жизни Москвы. Оно принадлежало Петру Николаевичу Трубецкому^{52}, предводителю московского дворянства. Его братьями были известные философы — профессора Московского университета Сергей и Евгений

^{53}. В этом доме скончался недавний властитель дум московской молодежи Владимир Сергеевич Соловьев. Все здесь говорило о богатой и внезапно оборвавшейся жизни просвещенных русских аристократов.

В столовой еще стояли стулья, обитые красным сафьяном, на их спинках вытеснен герб Трубецких. Еще висело на стене меню приема хозяевами Николая II, оформленное рукой Васнецова. Еще не была увезена в музей из залы первоклассная скульптура двух мальчиков Трубецких работы Паоло Трубецкого^{54}. В библиотечной комнате высились до потолка и поблескивали стеклами книжные шкафы. Они были заперты еще рукой хозяев. Заманчиво проглядывали ровные корешки переплетов. Шкафы эти еще никто не осмелился открыть. Здесь же висела фотография Владимира Соловьева с иконописной головой в длинных волосах. Ляля только слыхала о философе, но не прочла еще ни одной его строки. С этого времени Соловьев становится еще одним духовным наставником девушки. Уезжая через год из Узкого, Ляля увезет с собой из библиотеки фотографию Соловьева и будет хранить ее всю жизнь. Не прочитав еще ни одной его строки, она однажды отправится на Новодевичье кладбище, и разыщет там его могилу, и прочтет на плите выгравированные слова из его стихотворения:

Смерть и время царят на земле,Ты владыками их не зови.

Все, кружась, исчезает во мгле,Неподвижно лишь солнце любви^{55}.

Это были первые прочитанные ею слова философа.