Невинность и соблазн

– Уинифред, – мягко напомнила Розлин, – если Констанс выздоровеет, вряд ли она так легко согласится расстаться с детьми.

– Но я смогу сделать для них куда больше, чем родная мать, – дрожащим голосом возразила ее милость.

– Невозможно потребовать от нее отдать детей. Они – это все, что у нее есть.

– Да… ты права, – печально согласилась леди Фримантл, прежде чем немного оживиться: – Знаю! Я знаю, что делать! Они все могут жить в Фримантл-Парке, со мной. Дом огромен, и там найдется достаточно места для троих детей и их матери.

Но Розлин отнюдь не загорелась энтузиазмом:

– Не стоит спешить с решениями, Уинифред. Вы только сейчас узнали об их существовании. А у Констанс могут быть другие планы, особенно если она вернет свои деньги.

– Да, конечно, мне надо сначала поговорить с Констанс… но если она настоящая леди… возможно, ей не захочется иметь дело с дочерью торговца.

– Вряд ли она такова, – поспешно возразила Розлин. – Думаю, она будет благодарна вам за помощь. Но я беспокоюсь за вас, дорогая. Взять к себе целую семью, которая к тому же может пробудить в вас горькие воспоминания, – это почти подвиг. И вам нужно сначала все хорошенько обдумать.

Леди Фримантл вытерла влажные глаза.

– Я уже обдумала, Розлин. И обязана это сделать. Уверена, именно этого хотел бы Руперт. – Ее губы изогнулись в иронической усмешке. – Знаю, мне следовало бы сердиться на него за измену, но нельзя же винить детей за грехи отцов! И, что бы он ни сделал, я любила его.

Лицо Розлин смягчилось:

– Уверена, что сэр Руперт любил вас сильнее, чем вы считаете.

Уинифред, шмыгнув носом, грустно улыбнулась:

– Возможно, он любил бы меня, если бы его сердце уже не было отдано. Но теперь я могу любить его детей. Всегда хотела детей. Молю Бога, чтобы Констанс согласилась позволить мне позаботиться о них.

– Вполне возможно, и согласится. С вашей поддержкой ей, конечно, будет легче. А она из тех матерей, которые сделают для своих детей все на свете.

Леди Фримантл кивнула:

– Собственно говоря, ждать нет нужды. Констанс должна немедленно переехать сюда. Здесь ей будет легче поправиться.

– Но вполне может оказаться так, миледи, что ее нельзя никуда везти. Подождите, пока больную осмотрит мой врач, – вмешался Дру. – Он скажет, что делать.

– Значит, когда она поправится. Или раньше, если ваш врач сочтет, что ей можно двигаться. Если Констанс захочет, я привезу ее сюда и детей. – Уинифред умоляюще взглянула на Дру: – Вы поможете мне все устроить, ваша светлость?

– Если получите ее согласие – конечно. Я помогу всем, чем смогу, миледи. И немедленно провожу вас к Констанс, если пожелаете.

– Пожелаю. Спасибо, ваша светлость. Вы невероятно добры.

Розлин, улыбаясь сквозь слезы, вновь обняла приятельницу:

– Это вы – сама доброта, Уинифред. Лучшего человека я не знаю.

– Чепуха. Ты поступила бы точно так же, будь на моем месте…

Уинифред прикусила губу и украдкой взглянула на Дру.

– Впрочем, ты никогда не окажешься на моем месте, дорогая.

Она поспешно поднялась и мгновенно стала прежней, веселой и жизнерадостной Уинифред.

– Если вы дадите мне несколько минут, ваша светлость, я поднимусь к себе и захвачу свою… то есть брошь. И поговорю с Пойнтоном, чтобы приготовил комнаты, на случай если Констанс можно ехать сюда. Да и кухарка должна приготовить вкусный ужин для детей…

Все еще разговаривая с собой, она выплыла из гостиной. Дру и Розлин остались одни. Воцарилось неловкое молчание. Дру заговорил первым:

– Представляю, как оскорбится августейший Пойнтон, – лениво заметил он, – когда ему придется приветствовать в своих владениях бывшую содержанку и детей покойного хозяина. Дворецкие славятся своим пристрастием к строгим правилам этикета.

– Но он все стерпит, потому что прекрасно относится к Уинифред, – слабо улыбнулась Розлин. – Как и все ее слуги, потому что она прекрасно с ними обращается. Уинифред сама родилась в простой семье и понимает, что уважением и справедливостью можно легко заслужить их преданность.

– В отличие от моей матери, – сухо бросил Дру, – которая не считает слуг людьми.

Оба снова замолчали. Но на этот раз не выдержала Розлин:

– Не сомневаюсь, что герцогиня обрадовалась, узнав о разрыве помолвки.

Чувствуя, как сжимается сердце, Дру резко вскинул голову:

– Я ничего ей не говорил.

– Вам стоило сделать это сразу, ваша светлость. У нас нет никаких причин медлить.

– Розлин…

– Вы сами пошлете объявление в газеты или это сделать мне? – настаивала она.

Герцог скрипнул зубами. Он надеялся дать Розлин время передумать, но теперь стало ясно, что этого не произойдет, особенно если судить по ее отчужденному лицу. Безмятежное, сдержанное прелестное создание, холодно смотревшее на него, с таким же успехом могло быть мраморной статуей. В синих глазах стыл лед, и это лучше всяких слов говорило, что Розлин не желает иметь с ним ничего общего.

– Я все сделаю, – мрачно выдавил Дру. Розлин величественно наклонила голову.

– Спасибо. Я бы поблагодарила вас и за великодушие по отношению к моей подруге, но вы уже дали понять, что не желаете моей благодарности.

– Именно.