Невиновные

— Да, у вас здесь, в самом деле, прекрасно,— подтвердил он, указывая на вид из окна, который все время притягивал к себе его взгляд,—простор, срезанный, правда, в одной стороны лестничной клеткой, все же открывался перед ним в своем великолепии, уходя вдаль. И хотя увиденное не было для него неожиданностью, он ориентировался с трудом, потому что город, обычно такой знакомый, из этой точки был узнаваем только вдали, там, у подножья гор, которые дрожали в полуденном золотом мареве, там, где на них взбирались светлые переливающиеся поля, где села так покойно устроились на склонах, что их покой и тишину, кажется, можно было услышать; но чем ближе к городу, тем менее знакомой становилась местность, и, если бы не черная нитка железной дороги, которая то исчезала, то вновь появлялась, вторя рельефу местности, плавной дугой приближаясь к городу, и терялась в сумятице рельсов, обозначив местонахождение вокзала, он мог бы подумать, что очутился в чужих краях, мог бы даже поверить, что города и вовсе нет или, в лучшем случае, он настолько урезан, что от него остался один намек.

— По вечерам и утром, — сказала она извиняясь и в то же время с укором,— в ясную погоду видны даже снежные вершины, сейчас, правда, в полдень...

— Ему было неприятно — она упрекала его за то, что он пришел в неподходящее время,— а тут еще в окно залетели две осы, и он перебил ее:

— Ну что ж, в другой раз,— и, взглянув на ведро, которое все еще стояло у ее ног,— я и так вас очень задержал...

Она заметила, что он не знает, как ее назвать, и сказала:

— Меня зовут Мелитта.

— Красивое имя,—сказал он,— оно ведь значит «пчелка» и отлично вам подходит.— И хоть господину в сером котелке столь неожиданная доверительность была не к лицу, он все же представился:— А меня зовут Андреас.

Она вытерла руку о юбку, подала ему и сказала:

— Очень приятно.

— Позвольте мне вам помочь?—сказал он и схватился было за ведро, но она его опередила.

— Нет уж, это мое дело.—Доверчиво ему улыбаясь, Мелитта взяла ведро за ручку, как-то пренебрежительно качнула им, пролив грязную мыльную воду на желтый каменный пол, и быстро понесла в уборную — в открытую дверь было слышно, как вода с шумом опрокинулась и с шумом понеслась в глубину, во тьму, постепенно затихая. Андреас между тем подошел к окну, под которым, думал он, должен быть сад с осами, на этом окне показался ему вполне на месте и цветочный горшок со старой землей, а в нем, словно повторяя картину, которую он надеялся увидеть внизу, еще торчали какие- то прутики. Но выяснилось, что положение сада определить не так легко, как он думал: хотя стена лестничной клетки и была точным ориентиром, к ней лепились внизу всевозможные пристройки, и он видел только беспорядок крыш, крытых чем придется—то черепицей, то безобразным черным толем, а то даже и дранкой; как ни досадно было не найти того, что искал, все же его успокоил вид стен, которые, слава богу, не обрываются в глубину отвесно и беспрепятственно до самого дна, и цветочный горшок, если его теперь неосторожно опрокинуть, не сорвется вниз, как вода, выливаемая в колодец, и никого не убьет, а безопасно разлетится вдребезги на одной из крыш. И, все еще разглядывая черные дождевые полосы на стене, Андреас произнес:

— Что же это было, фуксия из вашего сада?

На лице у нее снова отразилось удивление, и, хотя вопрос читался в ее взгляде, она поспешила спросить, словно ей не терпелось окликнуть его по имени, которое он назвал:

— Из какого сада, господин Андреас?

Не надо было мне говорить имя, подумал он, но, так как это уже случилось и нельзя же было потребовать его назад, он сказал:

— Ну как же, из сада около лестницы.

Она напряженно соображала, даже немного прикрыла глаза, и ее гладкий лоб сморщился над переносицей, потом пренебрежительно махнула рукой:

— А, это новый сад.

Ее слова кое-что объясняли, но все же ему было жаль.

— Я думал, вы отдыхаете .там... летними вечерами.

— Нет,—сказала она односложно,— это новый сад.

Ответ был окончательным, изменить ничего было нельзя, поэтому он только осведомился:

— А этот стебелек фуксии?

Она приветливо ответила:

— Он служит нам солнечными часами: когда его тень падает на трещинки пола, которые дедушка пометил красной чертой, тогда полдень, там есть также пометки для более ранних и более поздних часов. Очень остроумно,—и с доверительным кокетством добавила: — Правда, господин Андреас?

Тут она заметила, что на плитках пола остался мокрый круг от ведра, быстро пошла на кухню и принесла серую тряпку, встала на колени и стала подтирать пол. Он снова подумал о матросах, драющих палубу, правда совсем мимоходом, потому что она стояла на четвереньках, как животное, которое хочег покормить своих детенышей,— открылись ее груди, тоненькая цепочка медальона с эмалевой фотографией белобородого старика болталась между ними, а их светлая, гладкая и нежная кожа с просвечивающими голубыми жилками была того золотистого оттенка, какой бывает у блондинок. Но хоть она и не замечала его разглядывания, он сделал вид, что смотрит совсем не на нее, а на знаки на полу, и сказал: