Невольные каменщики. Белая рабыня

Со второго этажа донесся протяжный неприятный вопль. Деревьев идентифицировал его как вопль Медвидя. В окнах задергались многочисленные тени. Надо думать, однажды скрученный зверь вырвался на волю и теперь шоферу с Жевакиным приходилось наново его вязать.

— Пойдемте прогуляемся, — предложил Иона Александрович, — нам надо наконец поговорить. Мы уже достаточно узнали друг друга.

Он двинулся в глубь сосновой рощи прямо по сугробам, но сохраняя всю свою монументальность. Деревьев, насколько мог, последовал за ним. Все время увязал в снегу, падал. Постепенно он вообще вернулся к способу передвижения, открытому во время недавних догонялок с Медвидем. Иона Александрович никак не реагировал на мучения, претерпеваемые гостем. Наконец, чтобы поберечь исцарапанные о наст руки, писатель перевернулся на спину и стал обдавать их слабым пьяным дыханием. Тоска, давно уже выбиравшая момент, навалилась на него. Она была гигантская и некоторым образом возвышенная, она восстала из запрокинутого тела вверх и тихо звенела, вынимая душу и пытаясь препроводить ее по меньшей мере к звездам. Одним словом, Деревьев был подавлен и захвачен весьма сложными ощущениями, когда матерая глыба по имени Иона Александрович повернулась к нему и заговорила.

— Вы, наверное, все время спрашиваете себя, что этому человеку от меня нужно, почему он уделяет мне столько времени.

— О да, — прошептал исчезающий писатель, — зачем и почему.

— Вы знаете, я очень богатый человек, чрезвычайно богатый. Но ошибаетесь, если думаете, что решил просто-напросто облагодетельствовать вас. Нет. Наоборот, я решил на вас заработать. Предприятие, которое я сейчас предложу вам организовать, будет совместным и взаимовыгодным. Вы ведь, насколько я понимаю, человек, собственно говоря, нищий.

— Нищета порок-с.

Деревьев всхлипнул и судорожно дохнул на свои скрюченные пальцы.

— Предложение мое, на первый особенно взгляд, может показаться вам странным. В известной степени я устроил сегодняшнюю вакханалию лишь для того, чтобы разрыхлить внешние границы предубеждения и псевдоздравого смысла, которыми нищие таланты обладают в наибольшей степени.

— Ну и приемчики у вас, — заныл писатель, пытаясь встать хотя бы на четвереньки. Ничего похожего.

— Видите, я полностью откровенен с вами.

— А почему, такс-сать, я? — Деревьев пошел на вторую попытку.

— Объясню. Вы лично мне несимпатичны.

— Я так и знал.

— Но я знаком с вашими сочинениями.

Услышав это, писатель рухнул обратно на спину и замер.

— Не удивляйтесь. Что-то вы ведь напечатали, Кое-что ходило по рукам. Это не комплимент. Я имею в виду физическую возможность ознакомиться с ними.

— И что же? — осторожно спросил автор.

Иона Александрович встряхнул на плечах свою шубу.

— Мне понравилось… Вернее, не так, меня заинтересовали ваши взаимоотношения со временем. Только человек с такими, как у вас, претензиями к природе этого явления сможет выполнить то, что в данной ситуации надо выполнить.

— А что это за ситуация, — Деревьев наконец встал на четыре точки и от этого ощутил прилив самоуважения, — какого рода работенка? Что я там для вас должен сделать?

— Не только для меня. И не столько. Работая на меня, вы будете работать на себя.

— Тем не менее, Иона… э… Александрович… работа, работа какая?

Деревьев обхватил руками щиколотку сосны, намереваясь встать окончательно. Чтобы вести деловые переговоры на равных.

— Работа литературная, как вы, наверное, уже догадались.

— Погодите, погодите, а вы кто, ну, в принципе — кто?

— Я?

— Да, я помню, помню, богатый, очень богатый… а почему литературная работа? И время к тому же. Мемуар обработать? Или там история завода? Как бывало?

— Не совсем. Но какие-то книги в результате возникнут.

Деревьев подозрительно прищурился.

— Вы издатель?

— И издатель.

Писатель потерся щекой о кору и заскулил.

— Но я же не люблю издателей.

— Я их тоже не люблю.

— Нет, но я их совсем не люблю. Теперь.

— Вас обманул кто-то? Я многих знаю лично из числа этих самых издателей, и если речь идет о каких-то конкретных людях, я думаю, мы сумеем восстановить справедливость.

— Знаете? — Деревьев недоверчиво выглянул из-за дерева. — Нечитайлу знаете?

Иона Александрович презрительно фыркнул.

— Ну, это, — он опять фыркнул, — все, что он вам обещал…

— Аванс, аванс он мне обещал.

— Он его принесет вам в зубах.

— То есть?

— Повторяю, деньги, которые он вам должен, Нечитайло принесет в зубах.

— Он же их обслюнявит…

— И тем не менее.

Из дома снова донесся вопль, внезапно перешедший в глухой грохот. Орущее тело Тарасика торопливо транспортировалось вниз по лестнице. Оказавшись внизу, он завертел головой, пытаясь отыскать в сосновой темноте предателя-однокурсника. Не отыскав, он поднял голову туда, где вызвездило, и крикнул:

— Я тебя все равно, падла, урою. Урою, урою!

Жевакин с шофером живо поволокли его к воротам. Там к ним присоединился привратник. Тарасика стали грузить в машину.

— Как он не похож на себя, — не просто ханжеским, но пьяно ханжеским тоном произнес писатель.

— Это, возможно, не мое дело, но все-таки — что ему от вас нужно было весь вечер?