Невозможное завтра

– Это позволило предположить, что он изобрел печать. И что это свело на нет работу Лауренса Костера, который часто говорил, что он был первым, кто начал работать с подвижным типом.

Брови мистера Йи поднимаются.

– Я понятия не имел, что ты в этом так разбираешься.

Чувствую, как все пялятся на меня. Черт. Все, чего я хотела – приспособиться.

– Кайли права, – говорит парень позади меня. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть Рида со шляпой на голове и подтяжками, выделяющимися на его рубашке с винтажными пуговицами.

– Продолжай, – напоминает мистер Йи, удивляясь.

– Ну, существовал труд Адриана Юниуса, который, думаю, был напечатан в конце пятнадцатого столетия? – это доказывает точку зрения Кайли. – Мои волосы встают дыбом. – Я немного изучал типографию в моей старой школе, – продолжает Рид. – У нас преподавали античное печатание. Это было действительно довольно...

Звенит звонок, говоря об окончании урока, заглушая то, что собирался сказать Рид, и я соскакиваю со своего места, прежде чем он заканчивает звенеть. Мой рюкзак задевает несколько парт и людей, когда я мчусь к двери.

– Извини, извини, – повторяю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Воздух снаружи класса влажный и туманный благодаря мягко капающему дождю, который издевается над не укрытыми крышей переходами школы. Это тот тип дождя, который заставляет чувствовать меня нелепо, если я достаю зонтик, а если я не вытаскиваю его, то он пропитывает мои волосы и одежду. Я распихиваю толпу, спеша встретиться с Ноем, единственным человеком в Беркли, кому я могу доверять. Я смотрю под ноги, когда врезаюсь в другого человека в коридоре; от этого столкновения мои запястья ноют.

– Прости! – говорю я, наклоняясь, чтобы подобрать упавшую тетрадь, и сталкиваюсь лицом к лицу со знакомым парнем. Впервые на Эли нет его ковбойской шляпы, и его ледяные голубые глаза выглядят гораздо выразительнее, не находясь в ее тени.

– Никакого урона не нанесено, – отвечает он, поправляя свой чехол со скрипкой и сгребая с пола мою тетрадь, прежде чем я успеваю до нее дотянуться.

– Я не видела, куда шла, – объясняю я.

– Мне больше нравится думать, что это столкновение было предначертано судьбой, – отвечает он с невозмутимым выражением лица. – Если она вообще существует. – В уголках его глаз появляются морщинки.

– О, я большая сторонница того, что судьба существует, – говорю я.

Он вертит в руке молнию на толстовке, но так и не отвечает.

– Ну, увидимся позже, – бормочу я, заполняя неловкое молчание.

Возле него появляется член его группы, девушка с короткими дредами, играющая на аккордеоне и барабанах.

– Эли. Я тебя везде разыскиваю. У нас репетиция.

Он хмурит брови.

– Извини, я забыл.

– Привет, Кайли, – говорит она, уводя его.

– Привет, – отвечаю я, но их уже поглотила толпа.

Я нахожу Ноя в конце коридора неподвижного, уставившегося на мемориальную доску для мистера Шоу, которая установлена возле двери в класс биологии. Его капюшон натянут на лоб, не закрытые капюшоном локоны темных волос покрыты каплями, напоминающими мне ледяные ветви деревьев в Новой Англии.

– Привет, – бормочу я, вкладывая свою ладонь в его. Его глаза полны тепла, когда он замечает меня, и я осторожно разворачиваю его от этой доски. Его толстовка немного выпячивается ниже шеи, скрывая, как я предполагаю, его фотоаппарат; она безопасно застегнута, чтобы защитить его от непогоды. Я тыкаю пальцем в эту выпуклость.

– Это твоя аккумулятор? – поддразниваю я.

– Это мой фотоаппарат. Вопреки распространенному мнению, я не робот. – Он улыбается, но я могу сказать, что он делает это через силу. Доска и то, что она собой воплощает, поглотила его. Я пользуюсь моментом, чтобы изучить доску краем глаза. Она стала больше с пятницы, цветы и рукописные записи и даже лабораторные стаканчики были прижаты к мерцающим свечам.

Я продвигаюсь вперед.

– Ну, тебе стоит достать какое-нибудь приспособление, защищающее от дождя твой фотоаппарат. Может, один из тех миниатюрных зонтиков для коктейля.

Смех Ноя действительно звучит искренне.

Я чувствую хватку на плече.

– Хорошая попытка сбежать, Кайли, – произносит хриплый женский голос. Я оборачиваюсь. Мэдисон стоит передо мной, держа клипборд, карандаш заправлен за ухо. Она поправляет плечики под своим блейзером на несколько размеров больше, рукава которого закатаны до локтей. На ее футболке красуется надпись «HER DUMB ALLERGIES»[2], и я только могу предположить, что это название группы, которую я никогда не слышала.

– Привет, Мэдди, – кивает Ной.

– Сир Ной, – выражает она свое почтение. Позади нее я замечаю Рида, идущего по коридору. Я опять задумываюсь о том, что он сказал на уроке, и пучок нервозности завивается в нижней части живота.

– Ты не хочешь поговорить о чем-нибудь? – спрашиваю я Мэдисон.

– Я уже думала, что ты не спросишь, – отвечает она, доставая свой карандаш из-за уха и прикладывая его к клипборду. – Ах, мои записи намокли, – жалуется она, показывая свой клипборд из пиджака. – Я хотела спросить вас, ребята, не хотите ли вы вступить в мой комитет.

– Ты... баллотируешься?