Невозвращенцы (СИ)

— Я чай, свободный, холоп, и по первому слову не обязан как дрессированный медведь у скомороха под дудочку прыгать. Хочу — поеду, хочу — не поеду. Небось тебя, холоп, — дед еще раз подчеркнул подневольное положение гонца, — коли без меня вернешься, плетьми одарят. А вот, пожалуй, я не поеду….

— Прости меня, Петр Пришлый, совсем дорога разум мой помутила, отбил на лошади все… Поехали, прошу тебя.

— То-то и я думаю, что ты седлом своим думаешь…Значит надо ехать?

— Да, дед, надо ехать. Боярин, чай, за зря звать не будет…

— Ну раз надо — то поеду. Эй, Марфа, — на крик из-за печки выглянула старуха, — бронь мою доставай, да одежду самую богатую — чай не в кабак, к князю еду.

— Ой, и куда же ты, старый, собрался на ночь глядя. На кого ты меня, бедную, оставляешь, — запричитала Марфа.

— Марфута! — прикрикнул дед, — делай что тебе муж говорит!

— Ой, горе то какое. И кому ты в броне то понадобился… Неужто перевелись вои на Роси, коль почти уж из домовины стариков вытаскивают…

— Марфа!

— Все, все… Уже несу, — в темноте дома послышались какие-то трески, звуки движения чего-то тяжелого и на свет свечи стали как морок появляться вещи. Дорогая шелковая одежда, хоть не по сезону, но зато богатая, новый овчинный тулуп, и, наконец, двумя руками старуха притащила небольшой сверток, который с тихим звяканьем упал рядом с ногой деда.

— Поддоспешник неси, — добавил дед и развернул сверток.

Холоп ахнул. В пламене свечи тускло блеснула кольчуга — но какая! Мелкие — кончик ножа не просунешь, вороненые звенья, не поддающиеся рже, со сварными совершенно не заметными стыками; на каждом кольце было выбито мелкими буквами «Перун», посеребренные зерцала, прикрывающие грудь и бока… Такая кольчуга могла появиться и из сундука знатного боярина или богатого купца.

— Отколь у тебя она, — сглотнул и уже уважительно посмотрел на деда холоп.

— Оценил? По нраву?

— Да, — опять сглотнул холоп. — Такая бронь стоит три моих закупа, не менее.

— Более, — усмехнулся смерд. — Еще прошлый князь, отец нынешнего, меня одарил. Очень я ему сподмог в одном деле.

— Каком?

— То не твое дело, — отрезал воспоминания Петр и начал споро одеваться. Через лучину он уже снял со стены топор, который не производил впечатление плотницкого инструмента, засунул в оба рукава по кистеню, одел шапку и меховой тулуп, которым и прикрыл великолепие своей брони. — Я готов, поехали.

На следующее утро, после сумасшедшей ночной скачке с заменой лошадей в подорожном яме, Петр оказался в Суздале. Боярин сразу принять его не смог — велел через посыльного придти к вечеру. Как бывшего княжьего дружинника деда попарили в бане, накормили, напоили, и до вечера он спокойно проспал на печи в одном из рядом стоящих с каменными княжескими палатами деревянных домов. Вечером его разбудили и вызвали к боярину Здравомыслу.

— Здрав будь боярин, — поклонился при входе в боярскую горницу Петр.

— И тебе многих лет. Сидай, — боярин кивнул на кресло немецкой работы — с мягким кожаным седалищем.

— Вот ведь, забава какая, — еще раз указал на кресло боярин, — сами немытые, головы дубовые, богам праведным не моляться, кощуны сплошные, — а какую мебель делают…

— Ты прости меня, боярин, да только стар я уже стал.

— Да какой же ты старик? Вон бронь вдеть смог, топор за поясом — значит муж еще. Девок поди по сеновалам мнешь, — засмеялся боярин.

— Благодарствую на добром слове, боярин, — усмехнулся Петр, — да стар я уже стал…. Не думаю я, что кликать меня так споро ты стал бы, похвалы ради.

— И то верно, и что же ты разумеешь?

— Стар я уже, боярин, а потому — ведаю: сам мне все расскажешь.

— Хитер и умен. Ну вот поэтому ты мне и нужен. Придется кое-куда съездить, проведать кое-что.

— Стар я уже…

— А что, старику уже серебро не нужно? Али детям-внукам-правнукам твоим?

— Ну как же, серебро оно всегда нужно. А много?

— Довольно. И, я так разумею, что это ты мне серебра бы заплатил, коли узнал что я тебе скажу, — хитро улыбнулся Здравомысл.

— И что же это? — после паузы в разговоре осторожно спросил дед.

— Видимо, родичи твои появились.

— Ты же знаешь, боярин, что всех моих родичей лихоманка унесла.

— Знаю, а также я знаю, что за лихоманка тебя сюда принесла. Князь мне как-то поведал твою сказку.

— Ну тогда, тем более, ты ведаешь боярин, — подобрался Петр, — что все мои родичи остались там?

— Ну а теперь они тут.

— Это как же? Ведь мне волхвы ваши сказали, что боги запечатали ту дверцу? Али кто печать сорвал?

— Да нет, та печать крепка, как и вера наша. Другую дверцу отыскал кто-то. И, видать, твои это сродственники. Речь нашу разумеют, видом похожи…

— А что еще знаешь, скажи княже, не томи!

— Не князь я, боярин. А что еще — не знаю я толком ничего. Все как колдовским мороком покрыто. Вот ты поедешь и выведаешь все.

— Я поеду, боярин! Живот положу — а выведаю. Да вот только тяжко мне будет, одному то…