Приняв во внимание всю ту энергию, которая вкладывается в предъявление и оправдание требований, мы вынуждены предположить мощную
Прежде чем подробно рассмотреть разные проявления этого негодования, я хочу кратко изложить теорию вопроса, в особенности теорию, предложенную Джоном Доллардом и его коллегами. По их мнению, мы враждебно реагируем на любую фрустрацию, так что враждебность по своей сути является реакцией на фрустрацию[19]
. Но даже очень несложные наблюдения показывают, что эта связь необоснованна. Напротив, достойно удивления, какой силы фрустрацию может перенести человек без враждебности. Враждебность возникает, если фрустрация несправедлива или ощущается как несправедливая, на базе невротических требований. В этом случае у нее есть специфическая черта: человек негодует, чувствует себя оскорбленным. Неудача, неприятность раздувается порой до смешного. Обидчик в один момент становится подлым, противным, жестоким, низким, то есть обида определяет суждение обиженного о другом. Перед нами – один из источников невротической подозрительности. И кроме того, причина, и очень важная, по которой столь многие невротики так непостоянны в своих оценках других людей и с такой легкостью готовы изменить свое отношение с дружеского до полного осуждения.Попробую максимально упростить: острая реакция гнева или даже ярости может получить одно из трех направлений. Во-первых, по каким-то причинам она может быть подавлена, и тогда, как и любая подавленная враждебность, может проявиться в психосоматических симптомах: усталости, мигрени, желудочных расстройствах и т. д. Во-вторых, наоборот, она может быть свободно выражена или прочувствована в полной мере. В этом случае чем меньше по факту находится оправданий гневу, тем больше человек будет вынужден преувеличивать произошедшее с ним; при этом, невольно пренебрегая фактами, он будет выстраивать обвинительное заключение против оскорбителя, которое не противоречит логике. Чем более откровенно разгневанный будет «жаждать крови» (по любым причинам), тем больше он будет склонен к мести. Чем откровеннее его высокомерие, тем увереннее он будет в том, что его месть находится в строгих рамках справедливости. Третье направление реакции – упиваться страданием и жалостью к себе. При этом человек чувствует себя раздавленным или до крайности униженным, и его охватывает полное уныние. «Как они могли сделать со мной такое!» – мучается он. Мученичество для него становится средством выражения упреков.
Эти реакции легче наблюдать у других, чем у себя, по причине того, что убежденность в своей правоте осложняет исследование глубин собственной души. Однако это же в наших интересах – исследовать свою реакцию, когда мы возмущаемся, что с нами нечестно обошлись, или когда мы начинаем размышлять о чьих-то ненавистных нам качествах, или когда мы рвемся отомстить. Следует подумать над вопросом: находится ли наша реакция в сколько-нибудь разумном соответствии с причиненным нам злом. И если при честном размышлении мы найдем такое несоответствие, нужно искать скрытые требования. Полагая, что мы хотим и способны отказываться от некоторых своих потребностей в особых привилегиях, и думая, что мы знакомы со специфическими формами, которые может принять наша подавленная враждебность, нам явно будет видна острая индивидуальная реакция на фрустрацию и не составит труда понять, какие именно требования скрываются за ней. Но увидеть в одном-двух случаях эти требования – не значит от них избавиться. Обычно мы находим силы справиться с совсем уж абсурдными требованиями. Примерно так избавляют организм от солитера, когда паразит удаляется по частям. Но он будет восстанавливаться и продолжать высасывать наши силы, пока не удалим его голову. Это значит, что мы можем отказаться от наших требований ровно в той степени, в которой мы преодолели погоню за славой в целом и все, что она за собой влечет. Однако, в отличие процесса лечения от солитера, в процессе возвращения ценен каждый шаг.