Федосееву вспомнился другой случай. Дело было еще в начале осени на Смоленщине. Вошел Нечипайло в избу с компасом в руке и сказал хозяйке: «Бабка, вот посмотри на компас. Прибор показывает, что у тебя в доме спрятана самогонка». Нечипайло озабоченно вгляделся в стрелки компаса, пошевелил губами, как бы подсчитывая что-то в уме, и добавил после паузы: «Три бутылки». «Не может быть! — всплеснула руками бабка, испуганно косясь на компас. — У меня всего одна бутылка, и от той разит сивухой». «Вот ту бутылочку и пожертвуй. Какая может быть сивуха? Смоленское шампанское!!!»
Анастасия Васильевна поставила на стол миску с квашеной капустой, холодную картошку в кожуре, пузырек подсолнечного масла.
От чашечки она отказываться не стала и пояснила Нечипайло, что употребляет водочку главным образом с лечебной целью:
— Привязалась какая-то гипертоническая болезнь. Доктора обнаружили давление в крови.
Рюмку поставили и перед Груней, но она отказалась.
— Может, вас, Грунечка, компания не устраивает? — обиделся Нечипайло.
— Просто не имею права. Обязалась вести нормальный образ жизни.
Она сдержанно рассмеялась, поправила пучок светлых волос и поглядела на Федосеева; у нее были совсем темные, чуть раскосые глаза.
Груня достала из сумки бумажку, но вместо Нечипайло почему-то протянула ее Федосееву, сидевшему напротив.
— «Расписка, — читал вслух Федосеев. — Я, нижеподписавшаяся, добровольно вступая в кадры доноров Московского института переливания крови, даю настоящую расписку в том, что обязуюсь аккуратно выполнять свои донорские обязанности и вести нормальный образ жизни...»
Пал Палыч громогласно выразил неудовольствие по поводу того, что Груня записалась в доноры. Тем более дополнительного пайка ей за это еще ни разу не выдали. А если привяжется малокровие? Она и так худенькая. И ездить отсюда в центр города, к черту на кулички....
— А я вот никогда в Москве не был, — признался Федосеев, пожав массивными плечами. — Эшелон кружился-кружился весь день по Окружной дороге...
— Зачем весь день? Ночью выгрузили. Станция Сортировочная, — уточнил Кавтарадзе, по прозвищу Сибиряк; он самый зябкий на батарее и уселся поближе к плите. — Легче на Эльбрус забраться, чем в Москву.
Пал Палыч не понял, при чем здесь Эльбрус, он был поглощен мыслями о Груне, которая своевольничает и ездит в этот самый институт переливания. А долго ли сейчас угодить в Москве под бомбежку? Разве радио предупреждает о каждом налете? Случалось и так — фашист уже сбросил бомбы, а воздушную тревогу еще не объявили. Пал Палыч ведет учет всем воздушным тревогам, начиная с самой первой, двадцать второго июля, и радиоточку теперь никогда не выключает. Особенно много нервов он истратил семнадцатого и девятнадцатого ноября — объявляли по шесть тревог.
— Кто тебя не знает— подумает, ты и в самом деле такой, — сделала Груня отцу замечание и покраснела, а поняв, что покраснела, опустила голову, — А я не только в доноры, и в медсестры пойду! В Тимирязевке большой госпиталь раскинулся. И номер узнала в политотделе. Двадцать три восемьдесят шесть.
— Чем в том госпитале горшки выносить, лучше к нам в артиллерию, — встрял в разговор Нечипайло. — Мы все-таки — боги войны!!!
— Не боги горшки обжигают, — невпопад напомнил поговорку Суматохин.
Нечипайло расхохотался, со словами «Вот дает!» сильно стукнул по спине флегматичного Суматохина, а затем неожиданно запел высоким чистым тенором:
— Ты пой, пой, служивый, я песни уважаю, — сказал Пал Палыч одобрительно. — Но только когда они ко времени. А то, помню, войну объявили — весь день по радио песни орали безо всякого антракта...
— А меня возьмут в артиллерию? — спросила Груня и поглядела в глаза Федосееву.
Тот беспомощно развел большими сильными руками.
— Зачем не возьмут? Медперсонал требуется. Кто остался живой после Соловьевой переправы? — Кавтарадзе говорил медленно, с трудом подбирая русские слова. — Фельдшер Гуревич и Шура Окунева, санинструктор. Ой, смелая барышня! Так что возьмут...
— Будете у нас, Грунечка, богиней войны! — Нечипайло пригладил отсутствующие волосы.
Пал Палыч язвительно поблагодарил Нечипайло за придумку насчет дочери и поднялся из-за стола, свирепо отодвинув табуретку. Он долго ворчал, с Груней не разговаривал, даже не смотрел в ее сторону...
2
Кто бы мог подумать, что на рассвете артиллеристов подымут по тревоге и что на этот раз тревога окажется действительно боевой?
После нескольких пристрелочных выстрелов из первого орудия весь дивизион открыл огонь. Тяжелые 152-мм орудия стреляли чуть ли не на предельной дальности. Телефонист Федосеев первый узнал, что они ведут огонь по противнику, занявшему Красную Поляну, по автоколонне немцев, втянувшейся в Прудки, по южной околице деревни Катюшки, которая на полтора километра ближе Красной Поляны, по железнодорожному переезду на станции Лобня и по другим целям.