Незабудка

Луговой вспомнил уговоры генерала Моложатова. «Ну что за охота трястись двое, а то и все трое суток на моем драндулете — да еще мотор плохо тянет, — когда можно сесть в мягкий вагон? Почиваете себе, как граф, а курьерский знай себе мчит. Только версты полосаты появляются в окне. Позднышев — другое дело, он — человек военный. А вы здесь при чем? Ведь всю душу вытрясет! Запылитесь до самой печенки, до мозга костей. Что вы, на наших учениях пыли вдоволь не наглотались?» — «Никак нет, не наглотался, — пытался отшутиться Луговой. — Только вошел во вкус». — «Хуже нет, как со штатскими спорить. И главное — приказать нельзя. Надел шляпу, с него и взятки гладки...»

Позднышев недавно сдал полк и едет в Москву, в академию. Инженер Луговой, в прошлом командир саперного батальона, возвращается туда же. Луговой провел отпуск в живописном белорусском городке, где стоит дивизия...

Пыль, горячая и душная, клубится над дорогой. Каждая повозка, машина оставляет позади себя такую пыльную завесу, что Антону Ивановичу поневоле приходится сбавлять газ. Все машины, подводы выкрашены в серый цвет, все лошади серой масти, все люди одеты в серое. Обычно глянцевитые, будто смазанные жиром, листья придорожной ракиты стали матовыми и никнут под тяжестью вездесущей пыли. И даже вода в ручье, пересекающем дорогу, потускнела, так что ручей походит на запыленное зеркало.

Шляпа Лугового и пиджак тоже стали серыми. Пыль лезет в рот, в нос и уши, платок и воротничок черны, и все-таки как уютно в этой тряской машине, подпрыгивающей на выбоинах!

Когда они добрались до шоссе, Антон Иванович уступил место Позднышеву. Тот оказался любителем лихой езды. Это никак не вязалось с его спокойными глазами и губами, с неторопливой походкой.

На шоссе трясло меньше, пыль угомонилась, и повеселевший Луговой снова затянул: «Пора в путь-дорогу, в дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем...»

— А что, если завернуть в наши Замошенцы? — неожиданно предложил Позднышев.

— В Замошенцы?

— Ну да. Ночевать все равно где-нибудь придется. Подумаешь, тридцать километров в сторону. Час туда, час обратно.

Антон Иванович нахмурился и сделал вид, что очень внимательно вглядывается в ветровое стекло.

— Антон Иванович сердится, — заметил Луговой.

— При чем тут сердится? — рассердился Антон Иванович. — Легко сказать — час туда, час обратно... Вы что, тех дорог не знаете? Вот сядем где-нибудь на Княжьем болоте и будем сидеть, как кулики.

— Надо насчет моста узнать. В райисполкоме, что ли? — предложил Позднышев.

— И прямо к бабушке Василисе, — мечтательно добавил Луговой. — Ставь, бабка, самовар, вари картошку, давай сюда сметану, жарь яичницу, да побольше калибром, принимай старых жильцов — майора Васю, да майора Алешу, да Антона Ивановича, гвардии сержанта...

Антон Иванович уже и сам не прочь был заехать в Замошенцы, но продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу: «Ничем вы меня не купите».

— В Замошенцы так в Замошенцы, — сказал он с притворным безразличием. — Конечно, если Лучеса позволит...

Районный центр вытянулся вдоль шоссе. Оно служило главной улицей поселка и разрезало его на две части.

Когда-то на подъезде к поселку находился контрольно-пропускной пункт. Командир дивизии Моложатов приучил себя спать на ходу, и Антон Иванович, с особенным шиком придерживая баранку «виллиса» одной рукой, отвечал за полковника на приветствия регулировщиц.

Луговой вспомнил этих девушек с вечно обветренными лицами, обмороженными руками и вдруг язвительно спросил:

— А справка насчет оспы вам не потребуется?

Каждый раз, когда регулировщица кроме путевки требовала паспорт на машину или шоферские права, Антон Иванович с уничтожающей вежливостью задавал этот вопрос...

Быстро мелькали дома поселка, неуютно стоявшие двумя пыльными шеренгами вдоль шоссе. У здания райисполкома Антон Иванович резко затормозил, вспугнув лошадей у коновязи.

Позднышев вошел в кабинет к председателю райисполкома. Из-за стола поднялся моложавый крупнолицый человек в синей суконной гимнастерке не по сезону, с пустым рукавом, заткнутым за ремень. Над левым карма-пом виднелся значок депутата Верховного Совета Белорусской ССР.

— Кременец. Чем могу служить?

— Позднышев. Простите, что потревожил. Скажите, пожалуйста, проедем мы отсюда в Замошенцы?

— Конечно.

— А мост через Лучесу?

— В порядке. Дорогу к мосту найдете?

— Дорогу я как свои пять пальцев знаю.

Кременец пристально вгляделся в лицо Позднышева.

— Из местных?

— Воевал долго в этих местах.

— Вот оно что... А то могу начертить маршрут в Замошенцы, чтобы кратчайшим путем добраться.

— Спасибо, дорогу я знаю.

Позднышев подошел к стене, на которой висела карта Белоруссии.

— Десятикилометровка, — определил он. — Для летчиков хороша или в школе географию изучать, а ездить с ней — не дай бог.

— Другой картой не обзавелись.

Кременец отвел руку в сторону так, будто указывал Позднышеву на что-то. Жест остался от того времени, когда Кременец еще мог сокрушенно развести руками.

Позднышев обещал заехать на обратном пути и торопливо попрощался.

— Переправа есть, — объявил он, усаживаясь в машину.