Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

"С каким наслаждением я бы излил тебе душу! Но время страшно подгоняет — времени осталось совсем мало, и я должен получше использовать его. М. сидит подле меня, ее безмятежная радость передается и мне. В эти минуты я счастлив. Шлю сердечный привет. Р.".

Вне сомнений, это письмо прощальное. Недурно бы знать, кому оно адресовано и почему его не оказалось среди прочих прощальных писем. Во всяком случае, человек, пишущий эти строки, знает, что собирается умереть, но прежде, чем нажать на курок, ждет еще почти целые сутки. Спрашивается, чего же?

Вряд ли он дожидается своих компаньонов по охоте, которые между тем, закутавшись в пледы, несмотря на снегопад, терпеливо сидят на охотничьей вышке, но за все утро никакая дичь им так и не попалась.

А в Вене, примерно в то время, когда господа заняли свои места в засаде, шеф полиции барон Краус уже находился у себя в канцелярии и читал одно небезынтересное письмо. Его накануне вечером доставила горничная графини Лариш. Начальник полиции так и пометил на конверте, приписав, что он лично вскрыл конверт лишь в половине десятого утра, тем самым желая подчеркнуть, что, каково бы ни было содержание письма, он не имел возможности накануне учесть полученные сведения. Если бы, не дай бог, что-нибудь случилось (о чем барон в данный момент пока еще не знает), он никоим образом не несет ответственности.

Барон Краус скрепил подписью начертанные на конверте карандашные строки, затем взял перочинный нож, поддел острием заклеенный уголок и решительным, но вместе с тем осторожным, точно рассчитанным движением вскрыл конверт. Наверняка он сразу же узнал неровный почерк графини, ведь то было не первое письмо, полученное от нее в эти дни главою полиции.

"…содержание письма не совсем ясно для меня, однако, судя по предшествующим обстоятельствам, графиня Лариш знала о намерениях наследника и действовала по поручению оного. Теперь, задним числом, мне вспоминается> что графиня Лариш вчера спросила меня, каждое ли происшествие должно докладывать Его Величеству, иными словами, узнает ли император и о побеге юной Вечера. Желательно, мол, чтобы это не дошло до его сведения… Значит, в действительности она явилась ко мне не затем, чтобы поставить в известность о случившемся, а чтобы выгородить себя!"

Барон Краус раскусил тактику графини.

Час спустя ему докладывают о приходе посетителей — баронессы Хелены Вечера и ее брата, графа Александра Балтацци. Краус, естественно, тотчас же принимает их.

Баронесса Вечера теперь уже всерьез беспокоится о репутации дочери (мысль о самоубийстве пока еще не возникает, все озабочены главным образом тем, чтобы слух об интрижке не разошелся, поскольку, по всеобщему убеждению, речь идет всего лишь о далеко зашедшем флирте). Граф Балтацци грозит потребовать сатисфакции. Краус, которому (по его мнению) уже все известно, пытается запугать посетителей: он намекает на роль графини Лариш (а она как-никак состоит в родстве с царствующим домом); настаивает на официальных формальностях, на заявлении в письменном виде, надеясь, что родственники пропавшей отступятся перед неминуемым скандалом. Ну а если и скандал их не остановит, то по крайней мере он, шеф полиции, застрахован от неприятностей: действует как положено, рапорт отошлет немедленно.

Однако барона Крауса ждет разочарование.

Граф Балтацци в запальчивости выпаливает воинственные, чуть ли не бунтарские слова:

— Неужто Габсбургам в этой стране все дозволено? — После чего и впрямь делает официальное заявление об исчезновении Марии. Тревога за ближнего своего оказалась сильнее самолюбия. Скандал так скандал, но пусть полиция разыщет девушку и доставит домой, где бы та ни находилась.

Деваться некуда; как ни неприятно, а барон Краус обязан предпринять какие-то шаги.

Но прежде чем отдать распоряжения и вызвать тем самым цепь событий, возможно непоправимых, глава полиции прибегает к спасительному средству.

— По-моему, разумнее всего было бы, господин граф, — говорит он, обращаясь к Балтацци, — вам самолично съездить в Майерлинг и убедиться, насколько основательны ваши предположения!

*