Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

Стих Майерлинг, и в замке опустеломРаспахнутая ветром стонет дверь,И в вымершем лесу, от страха ошалелый,К деревьям жмется одичалый зверь.Под кровом замка, проклятого люто,Усталый путник не найдет приюта,Под кущами раскидистых дубравНе протрубят рога охотничьих забав:Здесь буря в сердце грозная прошла

И жизни тонкую струну оборвала.Но иногда глухой, ненастной ночьюПорывы ветра, силы не щадя,Ломают ветви и кромсают тучи в клочья,Не в силах совладать с неистовством дождя.Зигзаги молний небо озаряют —Стихий разгул явленье духов предваряет.И впрямь: не только в небе молнии сверкают,Но словно бы и в замке свет мерцает.

И вот, нам мнится, видим мы,Как, выступив из непроглядной тьмы.Страдалец, мукой тяжкою томимый,По замку мечется в тоске неутолимой.Как страшен лик его, от боли искаженный!Бореньями души вконец сраженный,Молитву жаркую принц к небесам возноситИ силы ниспослать у господа он просит.Пред ним на роковых весах колеблются две чаши.

Какая перевесит? Ведь на одной лежит и счастье наше,А для него — корона, милое дитя, семейный круг,Священный долг перед отчизной и сердечный друг…Сему в противовес — лишь черный небольшой предмет,Оружье смертоносное… Оно не перетянет чашу, нет!Однако мрак глухой, все проблески надежды поглощая,Неизмеримым бременем и душу, и весы отягощает.Приветный солнца лучПоутру вновь проглянет из-за туч.

Рог возвестит, охотников скликая,Не ведающих, что стряслась беда лихая.Лишь он не отзовется на сигнал:Его последний выстрел прозвучал.Оружье сделало свое убийственное дело —Отныне славная империя осиротела.Дюла Саваи, "На смерть принца"

("Альбом, посвященный памяти Рудольфа", 1897)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лошек (который дожил до преклонных лет и умер в середине тридцатых годов) в разное время по-разному излагал случившееся в Майерлинге. Да это и понятно. С одной стороны, он наверняка боялся, не зная, какая доля ответственности за обе эти смерти будет на него возложена, кто и в каком именно упущении станет его обвинять (его и впрямь отправили на пенсию — ведь мертвый наследник в состоянии оказать лишь слабое покровительство верным своим людям); с другой стороны, тридцати-сорокалетнее молчание (точнее, умолчание, а то и приказ держать язык за зубами) вызывает большие провалы в старческой памяти. А других свидетелей нет. Вернее, мог быть еще один, без помощи которого Рудольф не обошелся бы при осуществлении своего плана, однако он (то бишь Братфиш) до такой степени убит горем, что даже в полиции отделывается односложными ответами. Иными словами, этот свидетель молчит, честно оправдывая свое имя[23]. Но ему, в отличие от Лошека, и не отпущен столь долгий срок, чтобы как следует обдумать происшедшее: года через три-четыре он умирает от рака гортани. По другим, менее достоверным сведениям, в последние месяцы жизни он за пол-литра вина готов был любому посетителю пивной поведать подлинную историю последней ночи Рудольфа и Марии в Майерлинге. Но это неправдоподобно уже хотя бы потому, что под конец жизни Братфиш сделался состоятельным человеком, и ему не было нужды одалживаться у случайных собутыльников. Венские извозчики утверждали, будто Франц Иосиф заплатил баснословную сумму за его молчание, благодаря чему Братфиш и обрел независимость. Но и это только лишь слухи.