Незадолго до ностальгии

В воздухе летали многочисленные «А помните, как…», звенели бокалы: пили за встречу и за то, чтобы чаще вот так встречаться, невзирая на тени, ведь жизнь одна, а всех денег всё равно не заработаешь, пили за Марка, который сделал всем такой роскошный подарок, собрав всех вместе, за любовь и отдельно за женщин, за дружбу и за ушедших друзей, танцевали, пели, хохотали и пускали фейерверки. Как всегда, общество разбилось на группы; Киша заносило то к танцующим, то к поющим, то к спорящим — то на лужайку, то в дом, то в сосны, и ему даже показалось, что где-то в сумерках кто-то из гостей обсуждает горячую книжную новинку — роман «Акция». Стараясь соблюдать умеренность в спиртном, к наступлению темноты он всё же порядочно нагрузился и ближе к полуночи решил, что на третий этаж подниматься вовсе не обязательно, когда на улице есть такие замечательные гамаки. Не снимая туфель, он тяжело повалился в один из них, и чёрные ветви закачались вправо-влево на фоне тёмно-серого неба. Киш поспешно закрыл глаза — его мутило от воспоминаний.

20. В парке

В квартире стояла спокойная, будничная тишина: только еле слышный холодильник и тикающие часы. Скоро должно стукнуть девять — время вступления вердикта в силу. Киш старался об этом не думать, чтобы было не очень сложно: его голова сейчас была не лучшим местом для размышлений.

Он только что вернулся домой, проснувшись ранним утром от холода, а потом, обнаружив на террасе мирного Шедевра, попивающего чай из почти литровой чашки, и наскоро доложил обстановку: Марк уже пошёл на поправку, скоро будет всё пучком, а вообще-то у Толяныча дементализация, так что с ним надо быть чутким, но не перегнуть палку, чтобы не обидеть чрезмерной заботой.

— И вот ещё что: я перевыполнил твоё задание… — он рассказал, как они с Толянычем поменялись, потому что, кто знает, может, эта командировка на Ностальгию и правда опасна. — Так что ты уж, если что, теперь молись за меня: ты меня в это дело впутал!

— Молоток, Киш, — похвалил его Игорь. — Толянычу сейчас не до Ностальгии — зачем ему чужое прошлое? Я его в монастырь повезу: отдохнёт, придёт в себя, на исповедь сходит. Что надо вспомнить — то и вспомнит, а если нет, то и нет. Короче, подлечится.

— Так ты знал? — догадался Киш. — Про дементализацию? А почему меня не предупредил?

— Это же был не мой секрет.

Киш подумал, обидеться ему или нет, и решил: обидеться.

— Ну и ладно, зато я понял, для чего мне нужна любовь, — сообщил он. — Но тебе не скажу, а ты мучайся в догадках!

В ответ Шедевр только хмыкнул.

Вскоре приехало такси, Киш продремал в нём всю дорогу до дома позавчерашнего Марка, а затем Vario доставила его и по собственному адресу. Оказавшись в квартире, он ещё с минуту думал: не завалиться ли спать? Подняться к полудню, принять душ и — продолжать жизнь, как ни в чём ни бывало? Пусть всё пройдёт без него! И всё же он понимал, что сейчас его ждёт особенный момент — даже если ничего особенного не произойдёт. «Некоторым смелость нужна для того, чтобы не дрыхнуть при установлении взаимного контроля», — с усмешкой подумал он, вспоминая Шедевра.

А ещё для того, чтобы, отправившись на поиски разгадки, не испугаться и не отвернуться, когда найдёшь то, что искал. Что ж, самое время посмотреть правде в глаза: похоже, он всё же разгадал загадку Варвары, хотя радоваться тут нечему.

Исходя из того, что когда-то она была девушкой Марка, реконструировать остальное — дело техники. По-видимому, Варвара с самого начала не собиралась оставаться с ним надолго. Это даже звучит не клёво, как сказал бы Толяныч, но ничего не попишешь. Она просто вела его по Эксперименту, присматривала, чтобы он не наделал больших глупостей, и вероятно, такие ведущие были, если не у всех, кто писал о дефенестрации, то у многих. А когда Эксперимент благополучно закончился, и наступил этап зачистки профанов, ей только и оставалось, что плавно уйти.

Не исключено также, что совместные месяцы были необходимы для проверки: догадается ли он, что произошедшее в Праге было Экспериментом? Остаётся порадоваться, что он, кажется, ни разу не предавался с Варварой воспоминаниям об их пражских приключениях — хотя и из совсем других соображений. И если процесс планировался заранее, то месяцы совместного проживания нужны были для того, чтобы Киш посильней привязался к Варваре — так, чтобы почти гарантированно нарушить предписания вердикта. В таком случае никто не свяжет дементализацию Киша и Прагу — нет, это только личные отношения.

Немного, правда, странно, что при разделе воспоминаний пражские события остались в их общем пользовании — ведь, казалось бы, именно они в первую очередь и должны были оказаться под запретом. Но тут дело может быть в юридических коллизиях: они с Варварой на тот момент ещё не были женаты, и отчуждать первые три раза в её пользу не было никаких правовых оснований (Аккадский заявил об этом на первом же заседании), а безосновательное требование лишь приковывает к себе дополнительное внимание и может вызвать подозрения.