Незадолго до ностальгии

Они уговорили бутылку, основательно приложились ко второй, и уже за полночь Марка охватила блестящая идея: немедленно, прямо сейчас, ехать собирать всю старую гвардию — Жихаря, Поручика, Кукуя, Егорку, Пенча, Бука, Колпака, Нельзика, Тодрика, Белого Джи, братьев Гебанов, Шульца, Смолу, Гросмана, Гулечку, Куму, Фисена, Майкла, Гитиса, Гамзата, Злотника, Юнкера, Асечку Гусеву, Ниночку Божидарову, Леночку Гуляеву, Нату Новохатнюю, Снежану, Колю Анашкина, Вадика Бережного, Ксюшу Кирееву, Виталия и Раду, Хруста и Лильку, Зориных и Першиных, Викулю и Натика, Димку Лялина и Кристину, Казакову и Йорга, Йозефа и Анну, Лёху Поцелуева и Анфису Садыкову, Катюху и Миху, Марину Михееву и Марию Макееву, Саню Жеребцова, Траяна, Молдавана и первым делом праведника Шедевриуса — чтобы зажечь, как в старые добрые времена. Свистать всех наверх, словом. Киш еле уговорил его отложить это грандиозное мероприятие до завтра.

— Тогда до завтра! — скомандовал Марк и браво захрапел на кушетке.

Киш устало вытянулся в кресле. В голове стоял чугунный гул.

14. Звёздный час

Прежде чем заснуть, он попытался вспомнить, говорила ли ему что-нибудь о дементализованных Варвара — по работе она время от времени с ними сталкивалась. Но ничего такого на ум не приходило: по-видимому, тогда он был слишком погружён в свои дела, и, чего уж там, эта тема никогда не казалась ему приятной. Ещё он подумал, что вряд ли Марк перестал подозревать его, и, значит, завтра у них будет разговор по существу.

Но и сегодня они сделали немало: их совместный набег на прошлое вполне мог быть спонтанной импровизацией Толяныча, однако нельзя не признать, что у неё есть и чёткий прагматический смысл. Теперь их дружба обновилась воспоминаниями юности, и на этой укреплённой свежими эмоциями платформе Марк, надо думать, и предлагает строить дальнейшие отношения, по какую бы сторону баррикад оба ни находились. В этом Киш с ним мог только согласиться. Правда, он не чувствовал себя по какую-либо сторону баррикады, но, как знать, так ли уж он прав в своей уверенности. Возможно, подозрительность Толяныча — всего лишь временный послеоперационный симптом, когда всё и вся вызывают ощущение опасности. Но также не исключено, что Киш находится среди тех, кто вызывает у подсознания Марка тревожные эмоции. А это значит, что Марку известно (или было известно до дементализации) о Кише нечто такое, чего и сам Киш о себе не знает. И это может быть связано только с Прагой — с его, Киша, звёздным часом.

Звёздный час случился ранним утром, когда они с Варварой, укрывшись прихваченным у Огнешки клетчатым пледом, вышли из парка, где у них случилось в первый раз. Рассветный сумрак уже почти рассеялся, но на улицах по-прежнему было пустынно: город, выплеснув накануне огромный заряд энергии, казалось, решил спать дольше обычного. Они прошли уже полпути до Огнешки, когда почти у самого впадения узкого переулка в улицу произошло ЭТО. В воздухе послышалось слабое «A-а!», затем возник человек в коричневом кафтане и малиновом берете — падая вниз, он пытался бежать по воздуху, быстро перебирая худыми в коричневых лосинах ногами, но тяжёлый удар о брусчатку остановил его бег. Какую-то долю секунды пришелец стоял на ногах, но тут же, не выдержавши приземления, рухнул лицом вниз — так стремительно, что вытянутые вперёд, навстречу к ним двоим, руки не спасли от удара лицом о камни. Берет слетел с головы, открыв чёрные, с сильной проседью, длинные волосы, веером рассыпавшиеся по мостовой. Переулок заканчивался одноэтажными домами, и получалось, что человек упал с высоколетящего самолёта или из космоса, а точней говоря, из ниоткуда. И до него было семь-восемь шагов.

Киш выскользнул из-под пледа и рванул вперёд, Варвара последовала за ним, на бегу поправляя слетающий с плеч плед. Так они пробежали мимо берета и склонились над упавшим с двух сторон. Поколебавшись всего мгновение, Киш повернул человека на спину. Узкое лицо его было в крови, но он был жив, и левой рукой (тоже окровавленной) ухватил Киша за правое запястье, словно прося о помощи.

— Кто вы? — почти выкрикнул Киш. — Oui es?

Несколько мгновений человек отстранённо всматривался в лицо Киша.

— Laris Davidis, — слабо произнёс он и прикрыл почти чёрные глаза.

Его голова, словно в фильме, склонилась набок, из края рта пролилась тонкая струйка крови, и Киш физически почувствовал, как из человека вышла жизнь. Это было похоже на лёгкий удар тока, и он инстинктивно отдёрнул руку, но усопший не отпустил его.

— Что он сказал? — робко спросила Варвара.

— Ларис Давидис — «Дух Давида». Это латынь.

— Он умер?

— Судя по всему, да, — осторожно подтвердил Киш.

— Может, он всё-таки ещё живой, и его можно спасти?